Недотроги. Глава 31
Глава 31.
Разоблаченные
Разоблаченные
Наглая жара давала о себе знать, а возможно, виной всему была напряженная ситуация только что закончившегося экзамена. Так или иначе, пот так и струился по скользкой спине, и, желая избавиться от противного ощущения, Карин остановилась у большого коридорного зеркала. Она начала закатывать свои капри, тем самым превращая их в шорты длиной чуть выше колен. Покончив с данной задачей, девушка обратила внимание на свое отражение. Сегодня был первый день, когда она решилась наложить косметику на свое лицо после выздоровления. Аккуратно, будто боясь, она прикоснулась к щеке. Дикие животные кошмары из-за внешности, преследующие значительное время, оказались ложными, но пепел страха продолжал душить психику. Почти абсолютное отсутствие шрамов и заметных следов говорило о бесполезных переживаниях, однако рука сама потянулась к сумочке и, выудив пудру, нанесла новый слой душистого порошка поверх старого.
– Что, прыщ размером в коровью задницу замазываешь?
Карин, будто пойманная на чем-то незаконном, мигом спрятала предмет косметики и резко обернулась. Перед ней предстал тот самый молодой мужчина, о котором она вспоминала и от которого по-детски пряталась после снятия бинтов. Стыд собственной внешности сковал наручниками все ее деяния, а на желания надел огромный ошейник бешеного пса, потому она просто напросто отбывала свой «срок» в стенах общежития, прячась от взглядов критикующих и оценивающих личностей. Но не прийти на экзамен Карин тоже не могла, выздоровела она как раз до наступления этой даты, а переносом экзаменов на более поздний период, как это сделали для Шикамару, Саске и Сакуры, ее не порадовали.
– Да ну, он мне больше напоминал твой фейс, чем чью-то задницу, – съязвила она, рассматривая Хозуки вблизи себя: затянутые в штанинах капри цвета хаки; легкая толстовка с передними карманами и наброшенным на голову капюшоном, из-под которого таинственно выглядывали светлые прямые волосы; в руках распечатанный и надкушенный шоколадный батончик. Лесной орех в нем так и призывал отведать вкус, Карин подошла и беспринципно откусила столь аппетитный кусочек. – Блин, я такая голодная.
– Вижу, – немного ошарашено, но не без улыбки наблюдая за поступком девушки, признался Суйгетсу. – Почему-то этот момент напомнил мне случай, как ты облизывала мой банан. – Карин буквально съела его взглядом, обещая вот-вот броситься воспитывать пошлого проказника. – Да нет, дурочка, настоящий банан. Игра-бутылочка в общаге, помнишь?
– Ты, небось, такие воспоминания подводишь красным цветом. Какой-то секс-маньяк прям.
– А тебе нравятся секс-маньяки? – Хозуки игриво приблизился к ней.
«Нет, мне нравишься ты».
музыка
Карин безнадежно покачала головой и тут же поняла, что при таком близком расстоянии ее лицо открыто для достопримечательного созерцания, поэтому сразу же надвинула распущенные волосы на щеки и повернулась к зеркалу, разглядывая свой единственный видимый перепуганный глаз.
– Как сдала-то?
– Суйгетсу… скажи, моя внешность сильно изменилась? – произнесла она столь волнующий ее сердце вопрос. Вес имело именно его мнение. Не подруг, не окружающих студентов, волновали лишь его настоящие мысли. Карин обернулась к нему, смахнула мешающие обозрению пряди и стыдливо отвела взгляд в сторону.
– Мне кажется или, – он задумчиво приложил руку к своему подбородку и оценивающе нахмурился, что для нее стало приговором, – или они и правда у тебя обвисли? – У Карин глобально расширились глаза, когда Хозуки нагло обхватил ее груди, чуть ли не выплясывая ими чечетку.
– Ты идиот, что ли?! – взбесилась она, отбрасывая от себя лапающие руки. – На лицо смотри! А не на… Что? Обвисли?!
– Нет-нет, я пошутил, – отнекивался тот, усмехаясь в защите от дикарки.
– Я тебе покажу «обвисли»!
– Да ну, правда. Я люблю свои сисечки. Хочешь, я сейчас их расцелую? – Хозуки притянул к себе упирающееся женское тело и присел для совершения обещанного подвига.
– Суйгетсу, отвали, на нас смотрят!
Тот вовсе ее не слушал, носом пробравшись в треугольное декольте и чмокнув краешек нежной кожи.
– Какие же они у тебя сладкие.
– Ну ты и олух. И как я могла в такого влюбиться? – Как правило, говорим, а после уже думаем.
Пораженный информацией Суйгетсу приподнял брови и замер так же четко, как это сделала признавшаяся. Приоткрыв уста, та не верила то, что произнесла это вслух. Еще бы духовой оркестр пригласила под его окно.
– Ничего не говори, хорошо? – Карин выскользнула из объятий и побежала к выходу, но Хозуки быстро оклемался и рванул следом.
Буквально вывалившись на улицу, она побежала к бронзовому монументу в виде гигантской раскрытой книги и сидящей на ней сове, которую студенты прозвали «Личной совой Цунаде», так как скульптура была новой и директор поклялась упечь в могилу каждого, кто хотя бы притронется к ее дорогому сооружению. По легендам, никто еще не осквернил монумент, и Карин не желала изменять традиции, просто спрятавшись за него и надеясь, что Хозуки плюнет как на ее поиски, так и на ее слова.
– Эй, чего ты убежала?
Карин подпрыгнула от неожиданности: ее преследователь стоял метрах в трех от нее.
– Суйгетсу, оставь меня одну почетно принять черную метку позора. – Она попятилась, не желая громко говорить о симпатии к этой личности.
– Да остановись ты, я не кусаюсь. – Хозуки быстро ринулся вперед, отчего та с щекочущим за шиворотом адреналином запрыгнула на искусственную книгу статуи.
– Не подходи! – Карин предупредительно выставила руку. – Видишь, я на запретной зоне, а значит, уже являюсь живым мертвецом. Что… что ты делаешь? – Шок приоткрыл ее уста, когда Суйгетсу следом заперся на бронзу и встал к ней впритык.
– Значит, влюбилась? – Он самодовольно улыбнулся, что Карин вовсе не понравилось.
– Пусти! Я не хочу об этом говорить! – Абсолютная серьезность покрывала речь сталью.
Суйгетсу не отступал, все так же удерживая тонкие плечи не упирающейся, а просто стоящей и отвернувшейся особе. Такое положение вещей начинало надоедать, и она в упор посмотрела на Хозуки, намереваясь ляпнуть что-нибудь дерзкое и обидное, но горячие ладони обхватили вдруг ее голову, а мягкие приятные губы впились в ее приоткрытые удивлением уста, оскверняя решительным, требовательным и несколько грубым поцелуем. Карин настолько долго ожидала сего жеста, что мигом отбросила надоевшие принципы и жадно овладела чужим ртом, с разных сторон лаская его умелый язык, очерчивая очаровательные и столь желанные губы, проделывая детальную и страстную разведку, извиваясь, любя, даря наслаждение. Проходящие мимо учащиеся засматривались, задерживая взгляды. То ли дело в правилах Цунаде относительно статуи, то ли в презрении, то ли в зависти. Но, скорее всего, они догадывались, что этим двоим плевать и на Цунаде, и уж точно на их мнение.
Как участник гонки нуждался в финише, сейчас Карин нуждалась в нем: больше касаний к его телу, больше диких ненасытных поцелуев, больше обжигающего изнутри влечения. Двигатели заведены, и скорость разогнана до максимума. Чистая страсть обволакивается бензином и не хватает лишь искры, которая взорвет весь этот сумасшедший хаос, скрывающий истинное наслаждение и живой экстаз.
– Черт-черт, – неожиданно прервав поцелуй, Хозуки одернул брюки, – полегче, а то я возбуждаюсь от тебя, несносная вишня.
– Вишня, – повторила та, смакуя на языке свое прозвище. – Потому что красной была?
– Не только. – Суйгетсу погладил черную прядь волос и подарил лучезарную и, наверное, самую прекрасную для нее улыбку.
– А хотел бы, чтобы я обратно стала ярко-красной? – Подобный вопрос уже в открытом виде заявлял о небезразличном отношении.
– Возможно, – не задумываясь, открыл тот свое истинное мнение, ведь прежний образ был естественным и уже достаточно привычный для глаз.
– Хорошо, – сухо ответила Карин и отвернулась, дабы слезть с «минного поля», пока сам его хозяин не заметил их.
Хозуки успел схватить убегающую фигуру и прижать спиной к себе, спрашивая на ухо:
– Что «хорошо»?
– Хорошо, – чтобы скрыть улыбку, она закусила губу, – перекрашусь.
Замирание монумента, замирание фигур, замирание сердца. Когда происходит сдвиг обыденного и приевшегося бытия, обещающий огромные изменения в будущем. Огонь отношений меж популярным парнем и некогда недотрогой. Возможно, они будут не без истерик и криков, но и не без счастья, так искусно насилующего их души.
– Ах вы ж скоты! – прозвучал грозный голос этажа эдак с третьего. – Сейчас вы у меня получите за свою выходку!
– О факинг, Цунадовое чудище выглянуло, – озвучил ситуацию Хозуки.
– Сматываемся!
Тот кивнул, мигом соскочил с проблемного сооружения, поймал Карин и, надежно схватив ее за руку, ринулся в бегство. Что они точно запомнят, так это смех, раздирающий на тот момент сознание.
В душе блуждает дихлофос твоих чар,
Щипающий, отравляющий, создающий рак.
Гнать блаженный токсичный пар
Не желаю. На плечах лежит доверия пиджак.
За рулем судьбы умеешь парковаться,
Умеешь утешать, заставляешь удивляться.
Смеяться, кричать, извиваться,
Кусать губы, отдаваться.
Твою страсть принимаю, как трофей,
А шутки давлю, как окурок.
Истину вижу, хоть об стену головою бей,
Ты ведь сам влюблен, придурок.
Щипающий, отравляющий, создающий рак.
Гнать блаженный токсичный пар
Не желаю. На плечах лежит доверия пиджак.
За рулем судьбы умеешь парковаться,
Умеешь утешать, заставляешь удивляться.
Смеяться, кричать, извиваться,
Кусать губы, отдаваться.
Твою страсть принимаю, как трофей,
А шутки давлю, как окурок.
Истину вижу, хоть об стену головою бей,
Ты ведь сам влюблен, придурок.
***
– Скажите, вы не встречали этого человека? – Уже в который раз была протянута фотография пропавшей подруги.
– Она что, эмо? – передвигая в другой угол губ сигарету, лениво спросил продавец магазина, за что Ино возненавидела себя из-за выбранного фото, где подруга стояла в черном.
– Нет… не эмо. Так вы видели ее или нет? – Подобное предстояло терпеть, если ее душонка продолжает тлеть упорными надеждами. Все же полтора месяца прошло, как-никак.
– Нет… такой вроде не видел. – Смуглый мужчина все еще с той же незаинтересованностью покачал головой, осматривая Яманаку и рядом с ней стоящего брюнета. – Такие глаза точно запомнились бы.
Устало опустив взгляд и поблагодарив за помощь, Ино вышла из скромного магазинчика аксессуаров. Взгляд вдаль, в конец улицы, где нет света успешных поисков. Возможно, она зря верила и просто напросто теряла время. Возможно, ее методы смешны, дурны и наивны, но ведь это лучше, чем обыкновенное непримечательное ожидание. Экзамены за спиной, и теперь появилась уйма времени на поиски той самой затерявшейся в стоге сена иголки.
– Идем дальше? – На плечо легла теплая ладонь любимого. Кажется, он знал о бессмысленности их действий, как чувствовал художник несоответствие цветовой гаммы в чужой картине, но продолжал щелкать на клавиши послушного пульта бестолковых программ, дабы поддержать самого смотрителя.
После утвердительного кивка они двинулись дальше. Лужи утреннего дождя к вечеру успели нехило нагреться, и последующее время смогло расслабить обоих детскими побегушками босиком по ним, инициативой которых стал Сай, пытающийся отвлечь напряженную возлюбленную. Сначала она, конечно, брезговала и не желала снимать свои золотистые босоножки, пока он не обрызгал ее колени грязью. Хмурое настроение как рукой сняло, Ино плясала в летних лужах, как на балетной сцене, и упорно пыталась догнать и отомстить провокатору, пока тот не споткнулся о найденную на одной из улиц картинную раму, до сего времени висящую у него на плече, и не притормозил щекой о мокрый асфальт.
Так, с приложенной к щеке салфеткой и обнимая тонкую талию своей девушки, Сай шагал в сторону дома, как вдруг приметил старую высокую фабрику, которая одним своим видом пробуждала мысли о привидениях, злых духах и мучительного конца всех вошедших. Вечер успел затянуться черным вакуумом, и идея сама по себе взвелась на пьедестал, больше похожая на хитрую месть.
– Слушай, помнишь тот момент с лифтом? – Сай не смог уловить в свои сети довольный взгляд, но знал – он определенно присутствовал.
– Как же я могу забыть?
– Тогда я поборол его. Вернее, ты меня заставила.
– Что-то мне не нравится этот разговор. Пошли отсюда. – Заподозрив неладное, Ино дернулась вперед, но тот продолжал стоять твердо на месте.
– Ты сказала, что выполнишь любое мое желание. Я хочу, чтобы теперь ты одолела… свой… страх, – замедляя речь для более тщательного осмысления, произнес тот.
Ино начала осматриваться по сторонам, ведь однозначно должна быть загвоздка, не могли же они просто так здесь остановиться. Ни единого фонаря: или сгорели, или их конфисковал сам Дьявол. Безумная тьма, которую она невероятно боялась. Но тьма в одиночестве и старых неизвестных стенах – верх ужаса, верх кошмара, верх сумасшествия от дрожи коленей до сдвинувшегося с нормальных оборотов разума. И, безусловно, она увидела это самое здание на фоне тусклого неба. Фабрика. Заброшенная, покинутая, никому не нужная, облупленная, наблюдающая, ожидающая, подготавливающаяся к бою.
– Никогда… в жизни. – От одной мысли пробирал не холод, а дикий мороз. По телу прошла волна дрожи, отчего Ино тут же потерла свои плечи. Нет, ни за какие сокровища мира она не сунулась бы в портал Преисподней, особенно когда сокровищ-то и не предлагали.
– Ты думаешь, мне было легко садиться в лифт? И ты обещала ведь. – Не уступал тот, чем стал неузнаваемым для Яманаки.
– Сай, ты переутомился. Хочешь, чтобы мы переступили порог этой столетней рухляди?
– Нет. В лифт ты меня усадила одного.
– Что? – Приложив ладони к вискам, Ино отстранилась на несколько шагов, будто хотела убежать от этой темы и невероятно дурной идеи. – Ты спятил! Ни за что! Ни за что!
– Да ладно тебе. – Сай подошел и обнял Яманаку. – Зато это будут самые запоминающиеся минуты в твоей жизни, как оно было у меня.
– Да нет же, я там с ума сойду, понимаешь? Не пойду. Не думай даже.
– Ты мне обещала. И я знаю, что у тебя найдутся силы посмотреть страху в глаза.
Убедительные слова и натиск собственного обещания заставили снова взглянуть на пыточную камеру для полного осознания, на что именно она собиралась подписаться.
– Черт, ну почему мы пошли этой дорогой? Сколько… сколько времени я должна там продержаться?
– Двадцать минут.
– Нет. Черт. Нет. – Казалось, она уже сейчас была на грани срыва. – Сай, знай, если меня съедят привидения, я буду той, кто каждую ночь без исключения будет появляться в твоих кошмарных снах и жарить твои мозги.
– Просто знай – я недалеко.
Глубоко вдохнув и выдержав паузу, Яманака только сейчас осознала о намеренном поступке.
– Я вернусь только для того, чтобы убить тебя, Сай! – Но в ответ услышала смешок, который никак не развеивал туман безумия.
Она отдалялась медленно и осторожно, будто входящий в тыл врага военный. Фигура любимого в темноте исчезла слишком быстро, отчего дрожь рук не прекращала своего трепета. Согласилась. Вошла. Осталась наедине. Со своими. Кошмарами.
Дыхание сбилось, и шаги зазвучали как-то по-другому. Возможно, просто эхо или же впритык к ее спине шагал мутировавший монстр, когда духу не хватало обернуться и развеять свои мучительные представления.
«Шаги отдаются от этих захороненных плит необычно… по-чужому».
«А истощенный дух высасывает невидимый вампир мрака».
Посторонний скрежет чего-то металлического и ржавого выбил душу из тела и удущающе сцепил пальцы на горле. Кто создатель звука? Местный маньяк, заблудшая душа рабочего или обыкновенный сквозняк?
«Душа под подошвой, а не в пятках,
И в позе атаки парадоксальный… мир».
Пусть темнота укрыла глаза, но ощущение тайных и угрожающих взглядов оскверненного здания и всей этой жуткой атмосферы заставило всхлипнуть вслух. Нет, слезы не текли ни по щекам, ни по мыслях, на них не оставалось места – все пространство подписал животный колотящий страх. Влажный запах плесени гулял у ноздрей, нежелание касаться противных построек пересиливала необходимость передвижения, в ином случае она просто-напросто могла стукнуться лбом о твердь. Сердце колотилось, чуть ли не простукиваясь о стенки грудной клетки, а ноги с каждым подъемом все больше ослабевали.
«Средь стен в плесени и липких мхах
Я четко вижу тебя тухлой ночью».
Сами по себе всплывающие в голове слова позволяли отвлечься от происходящего. Теперь она ясно видела его во всех соединенных воедино кошмарных представлениях. Страх темноты. Страх заброшенного здания. Страх самого страха.
Невыносимое состояние на грани обморока или безумия внушило крупинки безразличия и даже уверенности. Было уже все равно, что с ней произойдет: лучше уж само свершение ужасного, нежели его ожидание. По коридорам и пустым высоким комнатам она ринулась вдаль. Искала монстров, духов, повелителей сего убежища, но лишь тьма здесь была правителем. Густой мрак, способный пугать и даровать растерянность.
– Не столь ужасен ты…
«…безумный… страх».
Звуки спешного бега презрительно ударялись о мертвые станки и стены, а мелькнувшее шумное дыхание неспособно было наделить их жизнью.
«На моих легких распусти корсет,
Не раб я тебе и не пленник».
Поворот за угол, и чужие руки неожиданно обхватили дикое тело. А затем объятия и шепот:
– Знаю, я мерзавец.
Будто годами копленные, из глаз хлынули слезы, и истощенный плач загудел в воздухе. Осознание победы себя самого защемило в груди, и эмоции в такой ситуации – вполне ожидаемая вещь.
– Мой личный страж, мой… художник.
Шаги ударяются в других порядках,
А тонкий дух высасывает вампир.
Душа под подошвой, а не в пятках,
И в позе атаки парадоксальный… мир.
За испуг и ужас не сочти отточье,
Средь стен в плесени и липких мхах
Я четко вижу тебя тухлой ночью,
И не столь ужасен ты, безумный… страх.
На сжатых легких распусти корсет,
Не твой я каторжник, не твой заложник.
Судьбу мою рисует иной эстет –
Мой личный страж и мой… художник.
А тонкий дух высасывает вампир.
Душа под подошвой, а не в пятках,
И в позе атаки парадоксальный… мир.
За испуг и ужас не сочти отточье,
Средь стен в плесени и липких мхах
Я четко вижу тебя тухлой ночью,
И не столь ужасен ты, безумный… страх.
На сжатых легких распусти корсет,
Не твой я каторжник, не твой заложник.
Судьбу мою рисует иной эстет –
Мой личный страж и мой… художник.
***
Ночная аудитория типично скрывалась в сумраке, когда Зуреика заканчивала петь, и Сакуре, как правило, доставалось подытожить мелодию клавишным инструментом, за которым она работала уже полгода. Голосу девушки можно было действительно позавидовать, и, не зная, какой та являлась стервой, Харуно, может, и подражала бы ей. Кана и Анна – птички на подпеве из того же теста, что и та самодовольная мегера, - вечно пытались найти загвоздку, дабы подшутить и обидеть. Но не стоило утверждать, что, работая в этом клубе с интересным названием «Limitlessness», она чувствовала себя отвратительно. Пусть ее не встретили дружественной компанией, но босс к ней относится, как к адекватной личности, и одного товарища, коим являлась здешняя официантка, было более чем достаточно.
За все это долгое время самым теплым человеком для нее была именно скромная работница в фартуке – Хината Хьюго. Именно она помогла ей устроиться здесь, когда узнала о забытых умениях Сакуры играть на клавишах, освоенных еще в детстве. И она же разделила с ней квартиру для жилья. Не свою, конечно. Снимала ее у одной женщины, которая ничего не имела против того, чтобы к Хьюго подселилась еще одна девушка, так или иначе сумму она получала ту же.
В клубе платили не слишком много, но и того хватало с лихвой. Жилось комфортно и легко, будто она обитала в этом обществе не шесть месяцев, а шесть лет, только вот груз прожитого сжимал горло. Воспоминания, как вспышка во время киносеанса, – можно не думать, но невозможно забыть.
Не раз Сакура бралась за письмо, строчила, выливалась, сворачивала и даже вкладывала в конверт. Отправить им – девушкам, до сих пор прижимающимся к ее сердцу так крепко, – означало раскрыть существование, разрыть историю и выйти из тени. Нет, не для того она переехала в другой город, чтобы при первом же шквале эмоций выдать себя и свой адрес.
Скучала? Да.
Скорбела? Безусловно.
Плакала? Нет. Повзрослела.
Еще этот Наруто, чудный парень, вчера в любви признался, да еще в какой обстановке. Возле туалетов. Возмущению Харуно не было предела и дело даже не в том, что человек был до невозможности наглым и невыносимым, а вовсе наоборот – он был симпатичным, жизнерадостным, энергичным и прямо-таки дико живым. Помимо того, что Сакура еще не могла выбросить из головы Саске, она знала, что ее дорогая теперешняя подруга, можно сказать, единственная родственная душа в ограждениях этого города, была просто до безумия и обмороков влюблена в этого парня. Только вот он сам, дурачок, этого не замечал. Не делал вид, а просто не замечал. И Хината, к сожалению, будучи слишком застенчивой личностью, сама в жизни не скажет о своих терзающих долгое время симпатиях, лишь высказывая Сакуре по вечерам, как в очередной раз любовалась его улыбкой.
Выступление закончилось, и девушка с завязанными в высокий хвост розовыми волосами отошла от своего инструмента. Все было бы отлично, лишь эта самовлюбленная пародия на звезду – Зуреика – испепеляла ее разъедающим взглядом. А дело было в том, что босс, наконец, позволил Сакуре выступить соло с собственной песней, написанной, кстати, из тех самых неотправленных писем, и та просто напросто не могла переварить тот факт, что чужой вокал может вытеснить ее из поля зрения. Будучи старше на пять лет, Зуреика уже смотрела на нее не как на объект издевок, а как на мешающего конкурента и вставшего на пути врага. И хоть ее речь все еще блуждала в области колких насмешек, Сакура знала, что за подобную выходку расплачиваться она будет долго. Но здесь она отведала вкус музыки настолько изысканный и блаженный, что теперь сама мечтала создать собственное блюдо композиции.
– Что ж, элита выступила, теперь и позор может открывать свое обличие, – стереотипно съязвила вокалистка и сошла со сцены.
– Да уж, Сакура, смотри, чтобы с такими методами парни не начали от тебя разбегаться, которых ты и без того подцепить не в состоянии, – подхватила одна их подхалимов – Анна.
– А когда ты в последний раз парней-то видела? Уж не считаешь ли ты ту пиявку, что так страстно присосалась к твоему каблуку, мужчиной? – ответила Харуно, описывая слюнявчика, ухаживающего на сегодняшний день за Анной.
– Так, ты будешь выступать или языком трепать? – К ней подошел человек в теле, которому на вид было лет за сорок. – А ну живо бери себя в руки. Зрители смотрят. – Быстро разогнав всех и дав знак руководящему прожекторами, мужчина оставил Харуно наедине со своими клавишами и микрофоном.
Свет хлестанул по глазам, и неуверенность жестко проехалась катком по всем зарожденным ранее самоутверждениям. В едкой тишине то ли послышался, то ли вообразился смешок Зуреики. Да, она знала, что Сакура не сможет так красочно выступить, как зачастую делала это она. И этот фактор нехило сбивал с колеи, заставляя волноваться, нервничать и терять веру в свои умения.
Почти ровным с дрожью на заднем плане голосом, она озвучила название композиции и коснулась клавиш. Пальцы сами по себе поплыли по нотам. Казалось, они действовали вне зависимости от разума и руководствовались по ранее начерченной стратегии, и сей эффект показался прямо-таки спасительным. Музыка пустила дурманящий туман в душу, а после – воздушно поплыла по залу, распуская свой бутон прекрасного и заставляя каждого чувствовать эмоциональные аспекты новой композиции. Подходило время вокала, и Сакура, выныривая из собственноручно созданных чар, открыла глаза.
Взгляд переместился на Хинату, которая жестом показала, насколько все идет отлично, а потом неосознанно метнулся на Зуреику и ее стайку. Наверное, специально расположились у освещенной барной стойки, дабы прекрасно было видно их презрительные взоры. Объектом замеченного обсуждения меж ними сначала показалась она сама (конечно же, легче ткнуть пальцем, чем помочь подняться с колен, особенно в их случае), но после стало ясно, что обговаривали они вовсе другую личность, ибо на лицах играло очарование и восхищение. Очередной красивый представитель сильного пола, что заинтересовал нашу принцессу? Пройдясь по тропе чужих взглядов, Харуно не выловила объект их внимания, но и не сильно хотелось, главное – сосредоточиться на песне.
Аккуратно она вплела в мелодию тонкие и мягкие слова, как этот мужчина вражеского очарования приблизился к источнику света, позволяя искусственным лучам коснуться кожи. Столь знакомые черты лица: губы, скулы, подбородок. Все той же длины и с той же растрепанной прической черные волосы, так в меру спадающие на тайные и манящие глаза. Лишь она коснулась содержимого этих глаз – ощутила их горячую страсть и приняла признания.
«Саске» – это имя отдавалась эхом в голове и точными ударами в сердце. Все внутренние ограждения начали невовремя рушиться, а их тяжелая пыль вздымалась в воздух и колола глаза. Галлюцинации или действительность, но ее и правда застали врасплох. Разве такое возможно? Он не мог ее найти. Он не мог ходить!
Фанфик добавлен 17.01.2014 |
1484
0
