Раз в крещенский вечерок (Глава 14, часть 1)
Утро началось с переполоха. Слуги ходили, уставившись в пол и смущённо перешёптываясь по углам. Причину слышало почти всё поместье – тонкие перегородки стен не могли заглушить такие стоны. И ладно бы только её, но и он тоже… Челядь, хорошо знающая голос Неджи-сана, раньше даже не представляла, что этот холодный тенор может звучать так хрипло и страстно.
Глава клана, проснувшийся после выполнения миссии чуть раньше обычного, в этот момент завтракал у себя в спальне. Когда звуки достигли ушей Хиаши, и он понял, кто является их источником, то вначале поперхнулся, покраснел, прокашлялся, а потом активировал Бьякуган. И сразу покраснел ещё больше. Выбежал из комнаты и, найдя старшего дворецкого, приказал:
- Когда племянник... хм… освободится, пусть зайдёт ко мне. Я буду у себя, во внутреннем дворике.
После этого глава клана пошёл тренироваться. Все слышали, как он разносил в пыль кирпичи и доски. Одну за другой, одну за другой…
Все снова переглянулись, перевели дух (хорошо, что на досках, а не на слугах срывается!) и начали делать ставки на то, как Хиаши-сама поступит с обнаглевшим племянником. Больше всего ставили на то, что выгонит из дома. Второе место занимала версия, по которой глава клана должен расправится с обоими «прелюбодеями» (ну, как минимум покалечить), чтобы неповадно было. Самые оптимистичные молились и мечтали о свадьбе – хоть это и прибавит работы, но зато радость-то какая! Как погулять можно будет! А если детишки пойдут, то и понянчить… Но, поскольку догадаться по стонам, как там у них дела с детишками, было невозможно, третья группа тихонько бубнила под нос: «Да-вай, да-вай! Не-джи, да-вай!» Когда попадало в такт, было особенно весело.
Спустя какое-то время шум прекратился, и, как обычно, невозмутимый и спокойный до льда в горле, Неджи вышел из комнаты, держа свою девушку за руку. На них уставился пяток пар глаз, но Тен-Тен готова была поклясться: ещё столько же спрятались, стоило им открыть дверь. Все вначале замерли, а потом забегали, изображая бурную рабочую деятельность. Словно тараканы на кухне, если неожиданно включить свет, эти люди ждали именно их, перешёптываясь по углам. Выловив в этой кутерьме старшего дворецкого, парень поинтересовался, где дядя. Получив нужную информацию, просто кивнул и зашагал в нужном направлении, не забывая тащить за собой несколько опешившую Такахаши.
Все превратились в сплошной слух, ожидая бури.
Но бури не было. Громкие голоса, доносившиеся из внутреннего дворика, в котором тренировался Хиаши-сама, раздавались довольно долго, спор был нешуточный. Потом послышались звуки ударов и, на удивление, лязг оружия.
- Откуда там железки? – тихо ругнулся один из поваров. Они там его убить пытаются что ли, а не убедить?
В головах слуг промелькнуло страшное: опозоренный племянник для спасения чести убивает дядю, занимает его место, уничтожает всех недовольных и… Что дальше, они придумать не могли – следующая серия дорамы с похожим сюжетом должна была выйти только вечером. Поэтому все ждали вечера и бури, особенно оптимисты.
Когда двери распахнулись, и все трое вышли живыми здоровыми, челядь разбежалась по каморкам переваривать последнюю фразу главы: «Ладно, Неджи. Хочешь пожить отдельно – живи. Но не долго!»
Первая группа утверждала, что это именно выдворение из дома. Вторая – что пожелание. Живи, но не долго. То есть, читай прямо: сдохни, прелюбодей! Третья мечтательно улыбалась: молодые наконец-то решили жить вместе. Скоро вернутся, и вот тогда будет совет и любовь, а ещё холодец и маринованные помидоры с жареными поросятами.
Во всём поместье были лишь два человека, не принимающих участие в общих волнениях. Хината спала после тяжёлой ночи. Ну, не то чтобы тяжёлой, но напряжённой. А Ханаби, мрачно уставившись перед собой, сидела на кровати и грызла ногти. Привычка была давняя, дурацкая и неимоверно раздражала её саму тогда, когда она о ней вспоминала. Или когда ей напоминали. Стоило задуматься слишком серьёзно – и бац! Руки уже во рту!
Хината улыбалась и делилась ножничками, обрезать ногти под корень было хорошим выходом. Но помогало ненадолго. А если миссия, занятия, беготня… Неджи говорил, что у неё режутся зубки. Учитывая её возраст и неизбывность привычки, они скоро должны будут показаться из ушей. А когда их станет три ряда, она отрастит жабры и уплывёт от них. Просил оставить ему в наследство её набор сюрикенов, а лучше отдать сейчас – всё равно у неё руки заняты. Отец качал головой и грозился наказать: дочери главы клана не пристало такое поведение.
Каждый раз после подобных эскапад она пыталась с этим бороться: надевать перчатки, мазать руки всякой горькой дрянью, делать маникюр. Ничего не помогало. Перчатки не вызывали подозрений только зимой и то на улице, в остальных случаях они раздражали и мешали (да и потом, грызть ткань было противно и невкусно). Горькая дрянь слишком быстро улетучивалась, стиралась, смывалась, а, в конце концов, приедалась и даже начинала нравиться. Маникюр, как и разные наращивания и накладки, слетали после ближайшего спарринга. А поскольку сломанные ногти это довольно больно, во время таких боёв младшая Хьюга обычно сатанела и уделывала противников в пыль. Команда знала – если подруга вышла из салона красоты, на полигон нельзя. Сначала нужно чем-то её озадачить и желательно надолго. Пусть она сама…
Наибольшим достижением стало то, что теперь она контролировала это желание на людях, а дома умудрялась просто держать пальцы возле губ. Это если не слишком нервничать или задумываться.
Но сейчас Ханаби была озадачена чрезвычайно – настолько, что уже кусала костяшки. В голове стоял вчерашний знакомец и их бой. Два боя. Он сам, в конце концов.
Вначале она вообще не обратила на него внимания – мало ли кто из друзей притаскивает Неджи домой? У него их, конечно, не так много, но не так уж и мало, если подумать. Ну, пусть не друзей до гроба, а так, приятелей, но всё же…
А потом гость зашёл к ней на площадку, и она смогла его рассмотреть. Он был красивым. Высокий, бледный, черноволосый и черноглазый, с рельефными кубиками пресса, виднеющимися из-под короткой рубашки, он был как раз тем самым «её типом». Серьёзно, она никогда не любила блондинов. Особенно светлоглазых – от них всегда была куча проблем, а толку никакого. Шумные, взбалмошные, иногда даже самовлюблённые. Один раз она встречалась с таким вот зеленоглазым красавцем. Однажды он присутствовал при их разговоре с сестрой, в котором Ханаби пожаловалась на то, что после тяжёлой миссии и долгого восстановления после травмы, полученной в её ходе, стали выпадать волосы. Хината посоветовала делать маски-обёртывания из тёплого репейного масла. Через день красавчик пришёл на свидание со странной причёской, сильно напоминающей попытку спрятать длительную немытость. На немой вопрос в глазах с улыбкой ответил: «Так маска же!»
После этого никаких отношений с блондинами она не заводила.
Другое дело брюнеты. Темноглазые, страстные, волевые. Иногда горячие, иногда сдержанные. Такие ей нравились больше всего, но не «в глухую», как превозносимый всеми красавчик Учиха, об морду которого разбился не один «Титаник», а умеющие раскрыться, показать свой внутренний огонь. Такие, как отец и брат. Хината иногда шутила, что она ищет парня по Фрейду. Ханаби отвечала, что лучше уж по Фрейду, чем по гороскопу или вообще наобум, как большинство её сверстниц, которым просто хотелось влюбиться. Ей требовалось нечто особенное – то, чему не дашь точного словесного определения, но уж точно не пропустишь мимо. Что-то только для неё.
В свои девятнадцать Ханаби была старше сестры, несмотря на данные метрик. Отношения с парнями не были табу: хотя она и была дочерью главы клана, но за ней не присматривали круглосуточно и неустанно. У неё, в отличие от Хинаты, были кавалеры. А ещё у неё было достаточно личного пространства, времени, тренировок с отцом и не было вечного «ты наследница клана, ты должна быть… соответствовать… вести себя…» Как-то шутя, они с сестрой попытались составить список того, чего та должна и не должна. Не получилось: листок закончился, а Хината разревелась.
Быстро сообразив, что младшая ветвь, несмотря на видимость клетки, намного легче выбирает свой жизненный путь, девушка плюнула на детскую идею заставить отца предпочесть её сестре и намеренно проиграла в очередном их «показательно-посрамительном» спарринге. Результат не заставил себя ждать: на её лбу вскоре появилась печать. Вначале чесалось, потом прошло. За густой чёлкой её почти не было видно. Ханаби прекрасно отдавала себе отчёт в том, что защищая папу и сестру, она в любом случае готова будет пожертвовать жизнью, с печатью или без. Как и они для неё. Поэтому, обучаясь, она старалась не на страх, а на совесть, но получила возможность избавиться от значительной части опеки, а ещё свободу в выборе друзей, действий и самовыражения. Это и позволило ей узнать о парнях несколько больше, чем думали родные.
Мужчины были ей интересны. Во-первых, как спарринг-партнёры: боевые искусства по-прежнему значили для неё очень много, а тренировки занимали львиную долю времени. Во-вторых, как объекты приложения эмоций: она пыталась понять, насколько далеко может зайти, чувствуя интерес, любопытство, влечение. Куда может завести доверие? Насколько безоглядным оно может быть? Однако девушка быстро поняла, что её доверия заслуживают совсем не многие. Большинству парней не нужна она сама. Они даже не пытались что-то узнать: вывалив тонну информации о себе, требовали сочувствия и понимания, искренней заботы и нежных чувств, поцелуев и объятий, но никто ни разу не сумел понять её по-настоящему и увидеть, что у неё внутри. Черти, сидящие в бездне под названием «Хьюга Ханаби», остались незамеченными, даже если хозяйка не предпринимала никаких усилий по их маскировке, и даже наоборот, выставляла напоказ. Все хотели, чтобы она была такой, какой она им казалась и какой должна была быть: хорошей, красивой, воспитанной девушкой. Паинька-наследница. Не от этой ли участи Ханаби попыталась сбежать, поставив себе на лоб печать?
В итоге младшая дочь главы семейства набила несколько болезненных шишек на сердце, несколько раз поплакала в подушку по-тихому (после того как она в очередной раз бросала своих ухажёров, ей было очень-очень жалко себя и бесполезно потерянного времени) и стала придерживаться правила: «Это длится до тех пор, пока мне интересно». К сожалению, интерес гас довольно быстро. Писаные красавцы наскучивали на третий день, не в силах поддержать разговор. Бойцы, даже сильнейшие, радовали полученным в спарринге с ними боевым опытом, но, увы, она слишком быстро училась… А главное, что её не отпускало гадкое чувство, говорившее, что это всё не то. Развлекушки и пустая трата времени. Опыт, но не тот, что был ей нужен.
В таких отношениях ей самой не хотелось ничего отдавать. Даже отдавая свое тело, она лишь получала удовольствие, не участвуя в процессе душой. И чем больше Ханаби осознавала это своё «потреблядство», тем более мерзко и одиноко себя чувствовала. Она не хотела стать такой, и для этого ей нужен был мужчина.
Другой. Не такой, как все. Способный влюбить в себя по-настоящему, открывшись ей без прикрас.
Сильный. Слабый. Молчаливый. Умеющий поддержать разговор. Честный. Чуткий. Не концентрирующийся на неприятный мелочах. Внимательный. Уверенный в себе, но не наглый. С чувством юмора и сильными руками. Всё вместе, и что-то ещё… что-то неуловимое. Неожиданное.
Хината говорила, что она хочет совместить несовместимое. Что ей нужно вначале полюбить кого-то, а потом уже взращивать в нём эти качества. Что нужно умерить требования, в конце концов…
Но Ханаби так не могла. Она хотела именно такого мужчину. Контрастного, как бодрящий утренний душ. Другой ей был просто не нужен – отдать свою душу кому-то похожему на очередного из её «ухажёров» было просто глупо.
Впрочем, то, что новый знакомый подходил под нужный типаж, ещё ничего не означало. Но их бой – означал.
Размышления прервал стук в двери. Девушка открыла. На пороге стоял Неджи.
- Привет, Ханаби.
- Привет.
Эти двое хоть и имели разницу в возрасте около четырёх лет, общались на равных, без суффиксов и предубеждений. Два члена младшей ветви, они уже давно приняли свою судьбу и не пытались её изменить. Не было чувства клетки и желания её разбить. И если Неджи вначале отыгрывался на Хинате, доказывая всем, что она недостойна быть дочерью главы клана, то Ханаби, даже побеждая сестру, никогда не испытывала к ней ненависти.
Хозяйка комнаты показала на стул рядом с кроватью. Неджи присел, устало выдохнув.
- Ну, как у тебя дела с Тен-Тен, спрашивать не буду. Слышала.
Парень закатил глаза и скривился.
- Все, похоже, слышали.
- Зато помирились вы достойно, - хихикнула Ханаби. – Как Хиаши отреагировал?
Неджи тяжело вздохнул.
- Вначале высказал всё, что думает о нашем поведении. Потом, когда я представил ему Тен-Тен в качестве своей невесты, сменил гнев на милость. Но стоило заикнуться о моём переезде, как гнев снова вернулся, приведя за собой желание помешать мне в этом, переломав ноги. Это потом он сказал, что проверял, насколько мы с Такахаши готовы к взрослой жизни. А когда он активировал Бьякуган и с дурным воплем понёсся на меня, я даже как-то струхнул.
- И что?
- Да ничего. Ты же знаешь, он быстро приходит в норму. Сломанное ребро не в счёт.
- Твоё или его?
Кузен скривился ещё сильнее.
- Ханаби, он всё-таки глава клана! Моё, естественно. Хорошо, о моих вчерашних подвигах дядя не в курсе, иначе я бы так легко не отделался.
- Кстати, братик, о вчерашних подвигах. Тот парень, который тебя вчера притащил – он твой друг?
Он удивлённо посмотрел на сестру.
- Какой ещё парень?
- Сай. Он вместе с Тен-Тен принёс тебя вчера вечером домой. Ты был… в дрова. В щепки. В лучины. Хи-хи, Неджи – в лучины, признак дурачины.
Неджи нахмурился.
- Дочь главы клана, а туда же. Хихикает и дразнится. Позор. Придётся преподать тебе урок. Как там насчёт техники вращения чакры?
- Порядок. Пойдём на татами, продемонстрирую.
- Пойдём, - они поднялись. – Сай, кстати, просто мой знакомый. Он в команде Удзумаки, Учихи и Сакуры. Но за доставку и помощь Тен-Тен я его, конечно, поблагодарю.
«Понятно. Информатор из братика никакой. Надо что-то другое. Или кто-то».
***
Прошло утро, день плавно перевалил за вторую половину, а девушка всё так же сидела на кровати, не замечая шума и беготни за стенами. Она кусала руки, не чувствуя боли, анализировала два сражения и… и до сих пор не могла ничего понять!
Первый раз, вероятно, всё же вмешался алкоголь. Удары противника не достигали цели, Сай банально мазал. Хотя сейчас, вспоминая всё в сотый раз, Ханаби была в этом не уверена. Он попал бы в цель, если бы был чуть ниже. Что это, мать его, означает? Что он от выпивки растёт, как фикус? Сейчас девушка готова была поверить даже в полную чушь, но второй бой, серьёзный и тяжёлый, переворачивал всё с ног на голову.
Резкие выпады, скупые, точные удары. Виртуозный контроль чакры. Неожиданные атаки. Она сама не заметила, как ушла в глухую защиту, забыв о нападении. За её плечами была не одна миссия, она была сильным бойцом и одним из самых молодых джонинов, но у этого парня была значительно большая практика «хождения под смертью». Сай был банально опытнее её, и опыт этот был из разряда тех, что врагу не пожелаешь. Так дерутся те, кто убивал, кто выжил вопреки всему и теперь не задумывается над вопросом, бить или нет. Такие бьют всегда и никого не жалеют.
Это был экстра-класс битвы. О том, чтобы промахнуться, речи вообще не шло. А ещё Сай абсолютно точно сталкивался с Джуукеном. Чёртов Неджи с его любовью к спаррингам с друзьями. Она старалась, делая всё, что могла, но в какой-то момент защита ослабла, и противник не преминул этим воспользоваться. Кулак уже практически был возле её лба.
А потом Сай схватился за голову, сказал: «О**еть, твою мать!» и вырубился, ничего не объясняя. Ханаби тогда настолько удивилась, что даже повторила вслед за ним, полностью согласная с формулировкой. Потом позвала слуг, и парня отнесли в госпиталь. А она заперлась в комнате и стала грызть ногти.
- Ай!
Неожиданно укусив себя за костяшку слишком сильно, Ханаби нахмурилась, вытерла кровь и налепила на ранку пластырь. Посмотрела на три пачки пластыря у себя в столе, словно не понимая, что он там делает, задумалась, озарённо улыбнулась и пошла в комнату к Хинате.
***
Хината, уже проснувшаяся после ночного разгула, имела вид слегка пришибленный, но умиротворённый, словно сытая кошка, переевшая сметаны до одурения, но ни о чём не сожалеющая.
- Привет, сестра! – Ханаби, распахнув двери в её комнату, решила не тянуть быка за рога. – Я влипла. Нужна твоя помощь.
Мечтательно-сонное выражение мгновенно слетело с лица старшей Хьюги.
- В чём дело?
Ханаби плюхнулась на кровать рядом со своей нээ-сан.
- Ты хорошо знаешь Сая?
- Он тебя обидел?
Ханаби улыбнулась: в этот момент сестра была похожа на наседку, готовую глаза выклевать любому, кто тронет её птенчиков.
- Меня фиг обидишь. Нет, конечно. Мы вчера в шутку решили провести спарринг, и я его приложила. А потом, чтобы не выдавать вас, гуляк несчастных, спрятала у себя в комнате. Он пришёл в себя, и мы опять пошли на полигон. А там он…
- Умер? – охнула Хината, чуть не падая в обморок.
- Нет. Хуже.
- Хуже? – Хината по цвету стала под стать простыне, на которой сидела, а та была белой с зелеными вставками. Но то, что хуже смерти, не могло быть никаким другим. Некстати вспомнились вчерашние гадания и семейный призрак, который ей напророчила Сакура.
Но Ханаби в сердцах выпалила:
- Он меня чуть не победил! И победил бы… Кулак уже возле лба был! А он, зараза, вместо того чтобы ударить, красиво выматерился и некрасиво упал в обморок. А потом его слуги в госпиталь унесли. Там сказали, что пациент жить будет.
Хината выдохнула с явным облегчением. Появление призрака откладывалось на неопределённый срок.
- Хочешь сказать, что его мат был таким забористым и прекрасным, что он сам отправил себя им в нокаут? – удивлённо переспросила она. – Не знала, что «мат-но дзютсу» - это запрещённая техника. Ещё и может ударить по самому произносящему… Вот это сюрприз!
- Да не знаю я, от чего он вырубился! – вскочила девушка. – Не знаю, и это бесит! Может, вчерашний разгул в башку его тёмную стукнул, а может – последствия первого боя. Почему он… А, чёрт! Я уже все пальцы сгрызла!
Хината, оценив полный абзац, пришедший свеженькому маникюру, поняла масштабы замешательства сестры.
- Ханаби, есть идея!
Она тяжело вздохнула и изложила свой план, втайне надеясь, что Наруто-кун не сочтёт её поведение нахальным или навязчивым. Но бросить младшую сестру в беде, да ещё когда та сама (редкий случай!) обратилась за помощью, она не могла.
***
Небо налилось свинцовой серостью и нависло над Деревней Скрытой в Листве, словно крышка гроба, которая вот-вот должна захлопнуться. В воздухе висело ощущение скорой бури. Первые снежинки, маленькие разведчики, кружили сумасшедшими пчёлками, и эта белая взвесь в глазах порядком бесила.
Сай отошёл от окна и послушно лёг в кровать. Сакура принесла ему картон, но взамен он пообещал лежать, отдыхать и не перетруждаться. Художник честно выполнял первые две просьбы, но третья неожиданно стала невыполнимой: выпустить сейчас бумагу из рук и перестать думать, представлять, вспоминать было нереально.
Ощущение лёгкого покалывания в пальцах снова вернулось. Сай хорошо знал его – раньше это был постоянный, непереносимый зуд, который требовал вставать среди ночи и идти к мольберту. И он шёл. Искусство было для него чем-то, что не поддаётся точному описанию, сколько книг ни прочти, какие слова ни подбирай. Самовыражение? Побег от одиночества? Попытка увидеть и понять мир, остановив прекрасные мгновения? Чем-то, что, единственное, могло заставить его чувствовать, даже сквозь испытания детства, работу наёмным убийцей и природную отрешённость натуры? Художник был уверен лишь в одном определении.
Страсть. Влечение, с которым он, измучавшись, перестал бороться уже очень давно.
Когда он впервые понял, что стоит перед чистым листом и не знает, что рисовать, то вначале даже не испугался. Удивился – как же так? Решил, что это временно, и скоро муза вернётся к нему. У неё отпуск, заслуженный давным-давно. Продолжил работать, ходить на миссии, но к кисти не притрагивался: рисовать по-прежнему было нечего. А вот когда из пальцев стал уходить привычный зуд, Сай испугался. Он не представлял себе жизни, в которой не будет рисования. Не на миссиях, где образы, наполненные его чакрой, могли лишь убивать или подсматривать. Там, где его искусство могло созидать, рождая что-то новое или просто обнажая истину так, что она кричала, билась в узкой раме, открываясь каждому, кто решался посмотреть на его работы.
Потом – пропасть. Истерика. Ничего не шло. В нём что-то сломалось. Будто он, невзначай махнув ластиком, стёр с карандашного наброска своей жизни какую-то абсолютно незаметную глазу черту, поменявшую в итоге всю композицию. Он начал искать, почти судорожно перебирая образы: цветы, деревья, животные. Красивые места и удивительные моменты. Люди: в освободившееся от рисования время замечательно вписывались женщины, красивые и очень красивые… Без толку. Чесотка не возвращалась, кончики пальцев мёрзли и немели. Всё казалось фальшивым, обычным, серым. Мир словно закрылся от него, больше не показывая себя так чисто и искренне, как раньше. Это бесило. Больше всего злили девушки – те красавицы, один взгляд которых раньше заставлял его полночи трудиться над каким-нибудь маленьким наброском, превратились исключительно в инструмент для получения удовольствия. Самые красивые злили больше всего. Именно тогда он начал недолюбливать блондинок.
Если бы не друзья, он бы свихнулся в первый месяц, сдавшись. Но Наруто был рядом. И Сакура тоже. И Саске, урод такой. Они не дали окончательно съехать с катушек, заставили держаться, контролировать себя. Друзья были тем единственным настоящим, что осталось в его мире. Была даже идея написать их портреты, но, простояв возле мольберта несколько часов и испортив гору бумаги, Сай махнул рукой: не получалось. Муза, опекавшая его, словно нянька, с самого детства, взяла окончательный расчёт.
Он метался, искал, стучал во все двери. Пробовал всё подряд, но снова был провал. Алкоголь только портил всё ещё больше. Успокаивал, приносил забвение, но тем больше и раздражал. От наркотических видений фальшью веяло за версту. И каждый раз наутро художник понимал, что нужно совсем другое.
То, что заставит его оглянуться и увидеть потерянное в круговороте миссий, случайных девушек и редких встреч с друзьями. Что-то новое и настоящее, без фальши и притворства. Сильное. Прекрасное.
И вчера он увидел.
Вначале даже не поверил: может ли быть, чтобы настолько случайный человек оказался тем самым? Но когда художник закрывал глаза и представлял этот образ, пальцы начинало легонько и так знакомо покалывать. От этого почти забытого ощущения сердце сжималось, предвкушая: ЭТО вот-вот случится. Вот-вот, ещё немного… Скорей бы!
Чем дальше Сай представлял себе, как будущая картина (портрет, это однозначно будет портрет) ложится на бумагу, тем сильнее становились эти ощущения. Днём, когда Сакура сжалилась и дала подходящий картон, он был готов расплакаться: рисовать хотелось до судорог, до сжатых от предвкушения челюстей, до экстаза, охватившего тело, когда пальцы взяли карандаш и провели первую черту будущего портрета.
Он вспоминал и рисовал.
…Радуга осыпается, немой тишиной опускаясь на землю…
Первый штрих. Овал лица. Волосы, развевающиеся от её движения и лёгкого ночного ветерка.
…Воздух наполняется незримым ароматом спокойствия. Маленькая фигурка излучает силу и сосредоточенность…
Посадка головы, полуоборот, ровные плечи. Уверенность и чувство собственного достоинства.
…Звук её голоса – продолжение ночи: негромкий, уверенный, мягкий…
Разлёт бровей, выпуклый лоб, ресницы. Их тень дрожит на щёках…
Сай на секунду оторвался от работы. Дыхание сбилось, будто он после длительного воздержания занимался любовью с лучшей, красивейшей из женщин всего мира. Тело колотила мелкая дрожь, в голове слегка шумело – то ли от напряжения, то ли последствия ушиба. Отложив бумагу, художник потянулся к тумбочке: таблетки ненадолго снимут боль. Ещё немного времени для НЕЁ – для той, что смогла вернуть смысл в его искусство. В его жизнь.
…Кухня, чаепитие, вопросы…
Нос. Она его слегка задирает – самоуверенно, немного надменно, но без брезгливости. Ровный, аккуратный, с красиво изогнутыми крыльями.
…Их бой. Он сдерживается, пытаясь не ударить её, и в то же время бьёт, пытаясь не выказать неуважения к её способностям и умениям. Он хочет видеть её лицо во время атаки – какой она станет, когда забудет о себе, оставив в душе лишь движение?
Губы. Чуть приподнятые вверх уголки – ирония, не только к окружающим, но и к себе. Капризный изгиб, манера поджимать их на краткую долю секунды при недовольстве – быстрая смена настроений, отходчивость.
…Утро. Их разговор. Пикировка на грани приличия. Почти объятия и взгляды – нескромные и скромные одновременно…
Щёки – неужели тот румянец ему не померещился? Скулы: высокие, скульптурные. Твёрдая линия подбородка. Челюсть, которую она немного выдвигает вперёд, когда настаивает, немного злится или осознанно рискует.
…Их финальный бой. Честный, уже без игры в поддавки хорошей хозяйки и уважительного гостя. «Покажи мне, что можешь…»
Они открыты. Полный контакт.
Глаза – огромные, прозрачные. Спокойные, но только до тех пор, пока всё идёт так, как ей хочется. Потом – лёгкая злость, азарт, стремление доказать своё превосходство. Собранность, готовность и к ударам, и к уходу в защиту. Но на самом их донце нет места злобе. Лишь соперничество – лучший способ общения в мире шиноби. Игры, которые так любят большинство девушек, ей чужды.
Сай откинулся на кровати, тяжело дыша.
С картины на него смотрела девушка, которую он встретил только вчера. Хьюга Ханаби. Красивая. Разная. Непростая. И, если бы не глупая таблетка, он бы продолжил рисовать её, словно больной, к которому неожиданно пришло излечение. Но снотворное, которая заботливая и прозорливая напарница подложила ему вместо болеутоляющего, сделало своё дело. Последнее, на что у него хватило сил – это положить набросок на стул рядом с кроватью и подумать: «Кажется, я влюбился».
Фанфик добавлен 08.05.2012 |
2901
0
