Ветром в твоих руках (часть 1)
Ветер метет по пыльным улицам шелестящие листья, ныряет в многочисленные закоулки, с едва слышным стоном разбивается о глухие бетонные тупики. Вся деревня окутана плотным, словно напитанный влагой туман, маревом. Маревом раскаленным и жарким. Духота становится невыносимой к полудню: пред глазами уже вовсю роятся назойливые темные мушки, а голова, тяжелая и ватная, кружится от напекшего солнца.
Шикамару утирает взмокший лоб тыльной стороной ладони, вплетает пальцы в волосы - они горячие и влажные от пота, запросто выжимать можно. Переводит умоляющий взгляд на жену: та сидит напротив, вся румяная и часто дышащая, спешно обмахивающаяся маленьким расписным веером. Совершенно слепая и глухая к его безмолвным мольбам, как ни в чем не бывало потягивающая холодный чай через трубочку.
А в такую жару в самый раз на речку пойти. Но нет же – семейная традиция. Обязательный совместный обед по четвергам.
Тихонько позванивает колокольчик – входная дверь кафе отворяется с таинственным приглушенным скрипом, на секунду впуская внутрь помещения легкий прохладный ветерок. И Шикамару, охваченный этой донельзя приятной, но быстро исчезнувшей прохладой, невольно поднимает взгляд.
Все начинается с простой, казалось бы, ничего не предвещающей встречи.
Шикамару узнает ее сразу же: по уверенной походке, по длинному, несколько старомодному кимоно, по устрашающе огромному, грузному вееру за спиной.
- Темари-сан здесь, - вмиг инстинктивно обернувшись, задумчиво тянет Ино.
Реплика жены не вызывает в нем ничего, кроме странного раздражения. Шикамару нехотя кивает, тушит дымящуюся сигарету о краешек пепельницы, отщелкивает помятый окурок внутрь.
Он думает поздороваться с Темари, пока жена будет прихорашиваться в уборной. Но подобной возможности не представляется: как только удон съеден, чай выпит, а счет оплачен, Ино встает, оправляет украдкой юбку и, захватив лежащий на столе веер, неспешным шагом направляется к выходу, попутно виляя бедрами и деловито обмахиваясь. Шикамару ничего не остается, как отправиться вслед за женой.
***
Очередная глупая ссора, никчемная склока, не стоящая и выеденного яйца. Ино уже давно не та милая, открытая и улыбчивая девочка, на которой он по глупости женился пять лет назад. И он уже давно не тот. Она все чаще обвиняет его в равнодушии, в бесчувственности, в эгоизме. Кричит из-за сущих мелочей, донимает бессмысленными, смешными в своей абсурдности допросами и постоянно закатывает истерики. Шикамару молчит. Молчит и тайком потягивает саке, ночами отсиживаясь в ближайшем баре. Медленно скуривает пачку за пачкой. А возвращаясь утром, застает дома обычную картину: Ино восседает перед зеркалом и старательно выкрашивает свои бледные, потрескавшиеся губы яркой помадой. На кухне – полная раковина немытой посуды, пустой холодильник и не застеленный скатертью стол с россыпью крошек и переполненной окурками пепельницей.
Шикамару медленно проводит рукой по шершавой деревянной поверхности, собирая колкий сор подушечками пальцев, и резко поддевает пепельницу ногтем – та тут же переворачивается с оглушительным звоном, раскидывая по столу почерневшие бычки.
- Что опять разбил?! – тут же доносится истеричный вопль из спальни. – Криворукий! Да сколько можно уже?!
Шикамару не вслушивается даже, кое-как натягивает сандалии, наспех хватает куртку под мышку и хлопает дверью.
***
По утрам в излюбленном баре совсем безлюдно: стулья еще перевернуты и торчат вверх острыми ножками, вытертые насухо столешницы блестят чистотой, а окна зашторены. Неяркий свет просачивается лишь в немногочисленные щели меж занавесок, ложится на пол ровными желтоватыми полосками, над которыми отчетливо виднеются узкие столбики парящих в воздухе пылинок. Пожилой хозяин разбирает ящики со свежим, только что привезенным пойлом, то и дело звякает бутылками.
- Забыл что, Нара? Не успел уйти, как сразу же вернулся, - добродушно посмеивается старик, но потом внезапно серьезнеет и переходит на шепот: - Иль жена опять не в настроении?
Шикамару чуть заметно кривит губы, лишь отмахивается. Легким движением снимает стул со стойки, усаживается и откидывается на спинку – та скрипит натужно, по-старчески: наверняка вся мебель сгнила изнутри, того и гляди треснет и развалится. Взгляд невольно цепляется за мелочи, ранее незаметные глазу: расколотая, покрытая сетью разломов плитка под ногами; неровные, кое-как выструганные дощечки, прибитые к краям столов для надежности; пыльные, изъеденные молью шторы… Бар умирает. Медленно, незаметно, по чуть-чуть. Некогда престижное, любимое место и гражданских, и шиноби постепенно превращается в дешевую пивнушку, пристанище непросыхающих алкашей и вечных бездельников.
Хозяин же тем временем с готовностью достает рюмку и лихо наполняет ее до краев.
- Угощаю. Как почетного второго посетителя, - подмигивает.
- Второго? – удивленно приподнимает бровь Шикамару.
Он оглядывается по сторонам и тут же натыкается взглядом на смутно знакомую фигурку в черном кимоно, сидящую за дальним столиком. Темари смотрит на него добродушно, чуть укоризненно и немного устало. И Шикамару почему-то очень рад этой случайно-неслучайной встрече. Ни секунды не раздумывая, он поднимается с места.
- Ну, здравствуй, Нара. - Темари кривовато улыбается, наклоняет голову вбок и подозрительно смешливо щурится. - И давно ты стал таким подкаблучником?
Шикамару опускается в кресло напротив, хмурится и отводит взгляд.
- Извини, что не поздоровался вчера, - произносит невнятно. – Моя жена – самая проблематичная женщина из всех.
Темари в ответ лишь смеется. Смеется, забавно пофыркивая, то и дело сотрясаясь в плечах, нелепо зажимая рот ладошкой… И Нара, даже толком не понимая, что именно ее рассмешило, тоже невольно расплывается в улыбке. Перед ним все та же Темари: бойкая, излучающая энергию, уверенная в себе. Все та же, только куда более взрослая и окрепшая внешне. Удивительно женственная и элегантная, даже в этом дорожном костюме. Невероятно похорошевшая, расцветшая…
- Я слышал, ты замужем, - Шикамару старается больше не смотреть на нее, спешно щелкает зажигалкой, нетерпеливо закуривает, - за Дайме страны Ветра. Поздравляю.
Нара сам удивляется тому, насколько неискренним получается его поздравление, злится на себя за эту внезапную слабость, но ничего не может поделать.
Темари отвечает не сразу. Молчаливо крутит в пальцах фарфоровую пиалу, наблюдает за тем, как перекатываются на ее донышке почерневшие от влажности, разваренные листья. Чай давным-давно остыл, и пить его нет ни возможности, ни особого желания.
- Да, замужем, - едва заметно кивает она и добавляет чуть тише с улыбкой: - Растет сын.
Шикамару закрывает глаза и делает затяжку, вдыхая жадно, полной грудью.
Ему сложно представить Темари в роли матери. Еще сложнее поверить в то, что столько времени прошло с их последней встречи. Многое изменилось. Что-то бесповоротно и окончательно.
Секунды молчания тянутся бесконечной вереницей. Легкие жжет сигаретный дым. Где-то позади слышится отвратно-скрипучий звук открывающейся входной двери, затем тихое шарканье ног и пустая болтовня первых посетителей.
- Надолго ты здесь? – Вместе со словами изо рта вытекает сизо-серый туман, тут же тает и, окончательно истончившись, развеивается.
Темари не успевает ответить. Завидев вошедших в бар мужчин, она тут же опускает глаза, спешно отсчитывает немногочисленные монеты чуть подрагивающими пальцами и одну за другой выкладывает их на чистую салфетку.
- У меня не очень много времени. Идем.
Она бесшумно встает. Шикамару с готовностью поднимается следом.
***
Полуденная жара пьянит получше любого саке. Очертания домов, утопающих в плоских кронах деревьев, плывут и размазываются. А лес вдалеке уже и вовсе неразличим, неуловим для усталого глаза: маячит где-то на стыке неба с землей растекшейся тускло-зеленой кляксой.
Солнце жарит, высушивает-выпаривает остатки сил, забирает всю энергию. В лопатки и поясницу неприятно упираются жесткие края раскаленного глиняного шифера.
Шикамару толком не понимает, зачем привел ее на эту крышу. Он щурится, часто моргая, и украдкой посматривает на Темари: та сидит совсем рядом, обхватив колени руками и подтянув их к груди.
Вместе им на редкость спокойно и уютно, почти по-свойски. И Шикамару кажется, что они знают друг друга чуть ли не с самого детства.
На небе ни облачка, сверху топит бескрайней синевой и чересчур ярким, неприятно бьющим по глазам светом. А где-то там, внизу, бежит по улицам, словно кровь по артериям, размеренная конохская жизнь с ее звучным гомоном, аппетитным запахом рамена и привычной суетой.
Они говорят о войне, о политике скрытых деревень, о былых сражениях. Улыбаясь, вспоминают ту пору, когда были чунинами и мечтали найти свой собственный путь ниндзя.
Они не говорят о семьях, о друзьях и о любви. Быть может, потому что это не так уж и важно; а быть может, потому что все сложилось не совсем так, как им того хотелось.
Зной путает мысли, мутит сознание. Зной горячит кожу, заставляя ее покрываться липким потом. Кажется, что тебя медленно-медленно, с особой извращенной тщательностью поджаривают на вертеле, а бока лижут пламенные языки…
Шикамару дуреет. От нескончаемой духоты, от жары, от внезапно и так некстати нахлынувшего желания. Запрокинув голову, он сквозь сгущающуюся пелену смотрит на тонкие лодыжки Темари, на ямочки на ее щеках, на взмокшие, потемневшие от влаги кончики волос. Она увлеченно рассказывает об оружии. А Шикамару просто хочет коснуться ее. Он не знает, зачем, почему и откуда вообще взялось в его голове это странное, почти больное стремление. Знает только, что его нестерпимо влечет к Темари, тянет к ней с той самой секунды, когда снова увидел ее, такую знакомую и одновременно такую чужую, новую.
Не иначе, как голову напекло… В глазах становится совсем темно, а в груди – чересчур жарко.
Шикамару протягивает руку и слепо, наугад хватается за чужую стройную ногу, сжимает икру, волочет к себе… Смутно, каким-то неразборчивым эхом доносится до его слуха изумленный отрывистый вздох. Все громче и громче, словно постепенно разрастающийся с каждым разом, отдается он в воспаленном мозгу, пока не превращается в оглушительный, всепоглощающий вой, заполняющий собой всю черепную коробку…
А затем - ничего. Пустота и покой, беспросветная темнота. Абсолютный вакуум.
***
Он приходит в себя лишь глубокой ночью, лежа в чужой постели. Лоб приятно холодит мокрое полотенце. Шикамару силится встать, но его тут же укладывают обратно чьи-то излишне заботливые руки. Настойчиво вжимают в подушки, теплые ладони вскользь проходятся по плечам, не то просто оглаживая, не то успокаивая.
- Ты как, Нара? - вмиг склоняется над ним Темари. Она явно обеспокоена, голос заметно дрожит. - Живой?
- Живой, - хрипло отзывается Шикамару и добавляет со слабой, вымученной улыбкой: - Напрасно ты волновалась, проблемная женщина.
В комнате темно, хоть глаз выколи. Он не видит ее лица, но знает наверняка, какое на нем сейчас выражение. Сосредоточенное, изучающее, чуть подозрительное. Брови сдвинуты, а между ними глубокая продольная складка. Губы наверняка сжаты в жесткую полоску.
Шикамару закрывает глаза и издает едва слышный смешок: как бы ему сейчас хотелось проверить свои догадки.
- Ты точно в порядке? – настороженно спрашивает Темари, наклоняется еще ближе, внимательно вглядываясь в лицо больного, пытаясь хотя бы зрительно определить, адекватен он или нет. Ее дыхание опаляет Шикамару щеку, прядь волос мягко щекочет висок.
Странно, жарко и так неожиданно волнительно…
Внутри мгновенно что-то вспыхивает, вскипает. Быстро, молниеносно заливает чем-то раскаленным и жгучим все тело. Шикамару уже ничего не соображает, с трудом приподнимается ровно настолько, насколько позволяют ему силы. Лицо Темари теперь близко-близко, в сантиметре от его собственного… Он кое-как отрывает от простыни отяжелевшие, набрякшие ладони и прижимает ее, растерянную, к себе. Прижимает как можно крепче и торопливо вплетает пальцы в волосы. Беспорядочно шарит по изогнутой, ощутимо напрягшейся спине, пытается губами найти ее губы …
Тщетно.
Темари тут же сдавленно вскрикивает и рвется прочь из объятий: скидывает с себя чужие ослабевшие руки, рывком подается назад, на метр отскакивая от кровати...
- Ты не в себе! – выпаливает она, задыхаясь от злости и возмущения. Ее голос, последний раз дрогнув, срывается на истеричный крик. – Ты не понимаешь, что делаешь, Нара!
Сейчас Шикамару тоже без труда может угадать выражение ее лица. Гневное, удивленное, слегка растерянное.
Ему нестерпимо плохо. Плохо, как никогда раньше. В бессилии он накрывает лицо ладонями, с остервенением трет глаза, которые и без того жутко болят, - по серому потолку идет мелкая рябь, пляшут, изгибаясь светлыми змейками, плинтуса…
Шикамару чувствует, как в горло медленно стекает что-то соленое и горячее. Отрывает руки от лица и подносит их к полузакрытым глазам: свежая кровь бурыми пятнами темнеет между пальцев. Еще одна струйка течет вниз по губам…
- Лежи смирно, - все еще часто дыша, предупреждает его Темари.
Какое-то время слышится тихий плеск воды в металлическом тазу, затем – почти бесшумный звук разбивающихся о пол капель. А потом Темари опускается на край постели и бережно, почти нежно вытирает Шикамару лицо: стирает мокрым платком кровавые дорожки под носом и на подбородке, пару раз проводит кончиком по щекам. Легко промакивает почерневшие от запекающейся корочки губы. Она сосредоточенна и молчалива; взгляд же постоянно бегает, глаза влажно поблескивают в полутьме. Шикамару знает: произошедшее не дает ей покоя, ее мысли где-то совсем далеко. Она сейчас не с ним, она сейчас сама с собой.
- Темари, - тихонько зовет он.
Платок, прижатый в тот момент к его губам, вибрирует у нее под пальцами. Темари вздрагивает в плечах, но не отзывается. Лишь смотрит на него исподлобья устало и как-то… грустно, почти скучающе.
- Тебе нужно поспать, - шелестящим шепотом произносит она, - ты не здоров.
Шикамару горько усмехается и чуть приметно качает головой, показывая, что на самом деле ему это совсем не нужно.
Плавно ведет ладонью по ее кисти, останавливается чуть повыше косточки и нерешительно сжимает запястье. Темари поднимает на него неестественно расширенные, ошарашенные глаза: в темноте ее зрачки кажутся двумя узкими черными провалами на бледном лице. От неожиданности она роняет платок, мятый тканевый шарик беззвучно падает на простыни. А Шикамару медленно подносит ее руку к губам, обдает неровным, сбивчивым дыханием тонкие подрагивающие пальцы… И целует их один за другим. Целует осторожно, едва касаясь…
Темари, кажется, уже совсем не дышит. Шикамару видит, как слезы стекают по ее щекам. Видит это, чувствует нервную дрожь под своей ладонью, но просто не может понять.
Почему она не пресекла его попытку на корню? Почему до сих пор не одернула руку? Почему плачет сейчас?
Поток вопросов прерывается самым неожиданным образом: грохотом распахнувшегося настежь окна. Прогнившая деревянная рама с силой ударяется о стену – на пол водопадом сыплются осколки стекла. А в комнату с бешеной скоростью врывается шальной, неуправляемый ветер. Сдувает со стола целые стопки аккуратно разложенных бумаг, безжалостно комкает их и, зловеще шурша, метет листы по всем углам, легко швыряет целые пригоршни под самый потолок. Ветер с остервенением расплескивает воду в тазу, бьет посуду, яростно хлопает дверцами шкафов, кажется, они вот-вот сорвутся с петель и начнут летать по всей комнате. Ветер бушует и рвется на волю, круша все на своем пути…
А Темари, задыхаясь, снова и снова целует Шикамару, снова и снова прижимается солеными от слез губами к его губам. С силой вцепляется в широкие плечи, сдавливает их до боли, до синяков… и не отпускает. А он и сам уже просто не может отпустить ее.
Их с ног до головы засыпает ворохом какого-то тряпья, острые бумажные края неприятно режут кожу. Но все это сейчас кажется настолько второстепенным, настолько неважным…
С глухим стоном Шикамару переворачивает Темари на спину и подминает ее под себя. Наваливается сверху всем телом, укладываясь бедрами меж ее разведенных ног. И резко, коротким рывком задирает так некстати длинное платье – ткань подола тут же рвется на лоскуты, мерзко трещит под пальцами…
И внезапно буря стихает. Вот так запросто, в один момент. Словно по щелчку чьих-то пальцев, в помещении вновь воцаряется тишина, наступает прежний покой.
- Нет, - со всхлипом выдыхает Темари и настойчиво, протестующе упирается ладошками Шикамару в грудь, но оттолкнуть его толком не может. То ли сил совсем не осталось, то ли просто не хочет отталкивать. Виновато отводит полный горечи взгляд, медленно отворачивается, окончательно замыкаясь. – Так нельзя, Шикамару… Нельзя, понимаешь? - шепчет охрипшим, мелко дрожащим голосом.
Он хватает ее за подбородок пальцами свободной руки. Хватает, грубо сжимает, поворачивает на себя и приподнимает, заставляя посмотреть в глаза.
- Кто сказал, что нельзя? – цедит сквозь зубы Шикамару. Шипит, горячась: - Кто?! Кто тебе это сказал?!
Он судорожно вдыхает, склоняется к ее лицу и снова целует. Яростно, властно, по-хозяйски пропихивая язык меж упрямо сомкнутых губ…
А в следующую секунду обмякает, безвольно откатывается на другую половину постели и, завалившись набок, утыкается носом в смятую выцветшую простынь.
Оставшуюся часть ночи Шикамару проваляется в отключке.
Темари зажимает рот ладонью и сотрясается всем телом, тщетно пытаясь сдержать рвущиеся из груди рыдания.
Так нестерпимо, всепоглощающе больно, так тяжело…
Ее выкручивает изнутри, разрывает на части; не дают покоя противоречивые, странные мысли. Преданность мужу, любовь к маленькому сыну, чувство долга перед страной и семьей…
Темари зачем-то на ощупь ищет руку Шикамару. Находит, с секунду поглаживает его горячую ладонь, осторожно переплетает пальцы и сжимает легонько.
А за окном утопает в предрассветной дымке лес. Еще пару часов – и небо озарится неверным бледно-розовым свечением, а через просветы меж стволами деревьев засочится-закапает огненно-рыжее, солнечное.
И наступит новый день.
Продолжение следует…
Фанфик добавлен 12.08.2013 |
977
+1
