Маки
С такой, как Кушина, могла дружить только Конан — тихая, прилежная и до чёртиков добрая, что, в общем-то, как ни странно, смесь весьма гремучая. Потому что не бывает людей без недостатков — эдакой незначительной тёмной стороны. У кого-то это лицемерие, любовь к приукрашиванию правды или же воровитость, а вот у Конан — Кушина.
Да, та самая рыжая, неуправляемая, курносая девчонка с вечно грязными пятками из-за любви побегать босиком тайком от всех, тот самый чертёнок с водянистыми светлыми глазами и по-детски напускной серьёзностью. Кушина в детстве была худой, несколько нескладной и, наверное, какой-то по-мальчишечьи угловатой, что ли.
И да, Кровавая Ханаберо всегда была весьма странной, непредсказуемой, спонтанной. В отличие от Хаюми — покладистой и до блевоты правильной, — Узумаки редко думала о последствиях, отчего вечно потирала сизые кляксы синяков на теле, а в носу вечно свербило от свежей, тянущей корки крови — запёкшейся, красновато-бурой и сладковато-медной.
Вот она какая — тёмная сторона, слабость и одновременно сила Конан, а ещё, наверное, почти внутренний стержень.
Хаюми всегда была чуточку хмурой и не в меру тихой — настолько, что всерьёз её воспринимали только Нагато и Яхико — два рыжих паренька, двое её старых верных друзей, сокомандников и почти братьев. Девушка ещё причисляла к ним Кушину, но это было ещё глупее, чем цепляться за ней хвостиком.
У Хаюми холодные и бледные худые пальцы, у неё странной синевато-фиолетовой пигментации волосы и тёплые-тёплые, блестящие янтарём влажные глаза, а ещё Конан пахла дождём — свежим, зябковато-промозглым и чистым. Кушина же пахла летом: свежескошенной травой, луговыми дикими травами и терпким лучистым солнцем. У Конан всегда была чистая одежда — до скрипа — и аккуратно заколоты не всегда чистые волосы, а у Кушины вещи вечно заношены, смяты; все — сплошь пятна от грязи и сок травы на пузырящихся коленках старых брюк.
Хаюми всегда была скучная — настолько, что Кушина не особо-то и замечала её присутствие или отсутствие.
А ещё был тот голубоглазый блондин, спасший некогда хорохорившуюся Кровавую Ханаберо, пока Хаюми мирно дремала, уткнувшись остреньким носом в макушку простудившегося и тихонько посапывавшего уже после жара Нагато.
Всего одна ночь — и Конан стала для Кушины «пятым колесом в телеге». Даже как-то по-грустному забавно было смотреть на зардевшиеся щёчки Кровавой Ханаберо, когда та скованно пыталась говорить «как всегда» с белобрысым мальчишкой, поджимала вечно обветренные губы и теребила край опять мятой футболки.
Узумаки Кушина и Намикадзе Минато — слишком красиво и ярко, слишком правильно и идеально. А ещё Конан теперь могла любить только так, как раньше: тихонько — совсем как мышка у них в подвале или даже ещё тише.
Наверное, когда-то тогда Хаюми стала ненавидеть будущего Хокаге всей душой, хоть и пыталась это скрыть даже от самой себя. Знаете, в этой маленькой истории слишком много «даже». Нет, это не пугает, но хочется здесь остановиться. Однако Конан это помнит, сколько бы ни пыталась забыть.
Помнит до одури пряный луг на закате — весь в поросли красного-красного мака, а трава там была золотистой, колкой и щекотной: впивалась в оголённую кожу поясницы и ягодиц, щекотала бока бледного и уже слишком сформированного для шестнадцатилетней девчушки туловища.
А ещё она до сих пор помнит, как двигалось что-то внутри, как бёдра того самого Намикадзе Минато тёрлись о внутреннюю сторону её бёдер, как косточки таза больно вдавливались в сухую каменистую почву и сочащуюся, местами жухлую траву, как раскраснелось и исказилось почти идеальное лицо, как с его подбородка ей на нос упали несколько капель солёного-пресолёного пота, когда белобрысый над ней навис с невидящими глазами, как что-то тёплое, вязкое и липкое потекло на живот и бёдра.
Конан не помнит, как всё произошло или почему, — тогда были только пьяняще-пряные маки, зыбкое и жаркое закатное солнце, утопающее в жидком мареве, и мягко-тёплый парнишка со светлыми волосами и глазами такого же примерно цвета, как и у Кушины.
Сейчас с высоты прожитых лет Конан может, вспоминая об этом, почти улыбаться и ничуть не жалеть о том, что когда-то не вернулась с ребятами из миссии, оставшись ухаживать за одинокой старушкой.
Сейчас у Хаюми очень много своих рутинных дел, мелкой работы по дому — ей некогда переживать или о лишнем задумываться: скоро придут внуки, а их надо кормить, а ещё завалятся в старый, но крепкий домик два старика — настолько сварливых, что хоть на порог их не пускай.
В дверь стучат и, не дожидаясь ответа, открывают: вместе с душистыми запахами лета и золотистыми маревыми закатными лучами входит пожилая женщина с по-стариковски мягкой и усталой улыбкой на усеянном пожухлыми веснушками морщинистом лице; как всегда, жена Нагато приходит помочь с готовкой и работой по дому, ведь это уже традиция — всё лето обедать двумя семьями в этом домишке.
Эта женщина из местных: простая крестьянка и радушная хозяйка — настолько весёлая и заводная, что от неё временами рябит в глазах и звенит в ушах, в то время как Конан, выйдя за Яхико, так и осталась тихой и молчаливой.
А знаете, Кушина — по-прежнему стержень и слабость Хаюми, хоть и не виделись с ней после той самой миссии. Конан по инерции выглаживает всю одежду и воротнички в доме, уже, впрочем, не надеясь, что рыжая бестия попросит её помочь с этим или научить. Она до сих пор ждёт Узумаки в гости, зная, впрочем, что та уже пару вечностей как мертва — даже обидно как-то.
А ещё Конан до сих пор делает всё правильно и прилежно, чтобы не было стыдно встретиться с Кровавой Ханаберо там, куда попадают после смерти.
Но знаете, хоть она никогда, наверное, себе не признается, но Хаюми благодарна за свою жизнь и старость не только учителю и Узумаки, но и тому белобрысому мальчишке, и макам — их было много-премного.
Фанфик добавлен 23.06.2015 |
1155
Авторизируйтесь, чтобы добавить комментарий!