Об исполнившихся мечтах
О том, что наступило утро, мне подсказывает тишина, воцарившаяся в той стороне, откуда ещё недавно летели пьяные песни и громкие крики спорящих.
Всю ночь два великих клана праздновали окончание многолетней войны, и льющееся рекой саке за несколько часов примирило бывших смертельных врагов, ещё вчера проклинавших друг друга.
Я мог бы посмеяться над изменчивостью человеческой натуры и над тем, как легко Учиха Мадара сел за один стол с человеком, которого ненавидел и стремился уничтожить — если бы я не был твоим братом и не знал тебя лучше, чем кто-либо. Ещё тогда, когда ты впервые пришёл домой, содрогаясь от бешенства, и остаток дня тренировался в одиночестве, повторяя сквозь зубы имя «Сенджу Хаширама», я понял, что за ненавистью скрывается восхищение, а за желанием доказать превосходство — мечта получить признание того, кого ты по-настоящему уважаешь. Понял, потому что мне это слишком хорошо знакомо. Я чувствовал то же самое во время каждой из наших жестоких схваток, меньше всего напоминавших со стороны тренировочный поединок братьев.
Теперь твоя мечта сбылась, брат, а моя — утонула в кровавой пелене, застлавшей глаза вслед за тем, как их коснулись твои горячие и дрожащие пальцы.
Наверное, это тоже расплата за возможность подарить силу тебе и процветание — нашему клану. Я был готов к тому, что цена окажется высока, и не жалею ни о чём. Но услышать слова, лишившие меня последнего — иллюзии твоего восхищения, было всё-таки горько.
Я не знаю, видел ли ты, что я стоял рядом. Скорее всего, ты и не заметил меня в тёмном углу, в который я забился, когда наш дом неожиданно наполнился шумом голосов и топотом ног. Никто не предупредил меня ни о том, что ты заключил мир с кланом Сенжду, ни о том, что в ознаменование события устраивается торжество. Меня больше не считают принадлежащим к клану и не посвящают в происходящее; меня всего лишь терпят, как терпят больное животное — снисходительно дожидаясь его естественной смерти.
Поэтому я ничего не понимал, услышав поодаль спокойный голос Сенжду Хаширамы, уверенно отдававшего приказы своим воинам. Поначалу мне пришло в голову, что война закончилась победой его клана, и они захватили всё, включая наш дом, но потом ты засмеялся и пригласил его к столу.
В том, что случилось, я разобрался лишь к середине ночи, сопоставляя обрывки фраз. Всё это время вы разговаривали с Сенджу, и пили, и играли в карты, а рядом его младший брат хохотал, отпускал сальности и приставал к девушкам.
— Иногда младшие братья бывают такой обузой, — произнёс в какой-то момент Хаширама, и я внезапно очень живо представил себе его лицо: красивое, волевое и никогда не меняющее своего выражения. Это лицо красиво смотрелось бы, будучи высеченным из камня. Однако сейчас саке и общая расслабленность ситуации позволили Сенджу улыбнуться: я чувствовал это по его голосу.
И тогда ты хрипло засмеялся.
— Как я тебя понимаю! Мой младший брат — обуза для всего клана. Когда-то он был почти равен по силе мне, но теперь он слеп и никчёмен и только путается под ногами.
Твой голос был пьян, зол и наполнен ядом, и я понял, что ты презираешь меня с того самого дня, как по моим щекам потекла кровь, а в твоих глазах разгорелся огонь высшего шарингана. Потому что ни благодарности, ни любви не победить того презрения, которое Учиха впитывает с молоком матери — презрения к слабому. Странно, что я не понял этого ещё в тот момент, когда ты выговорил, содрогаясь от жалости и отвращения, своё брезгливое «прости меня». Я знаю, что тебе было больно это говорить, и это чувствовать, но разве что-то изменишь? Разве я сам не был таким же и не гордился этим?
…Прохладный ветер касается моих щёк, и я понимаю, что кто-то раздвинул сёдзи, ведущие в сад. Оттуда доносятся ароматы цветов и мокрой листвы, и мне безумно хочется глотнуть свежего воздуха. Всю ночь я задыхался от запахов саке и потных, разгорячённых тел, но не хотел уходить. Не хотел ковылять, с трудом находя дорогу и сталкиваясь с растянувшимися на полу людьми — на посмешище обоим кланам.
Однако теперь все они спят мёртвым сном, и я могу сделать несколько осторожных шагов, вытянув вперёд руки и ощупывая мебель и стены.
Мы столько раз носились друг за другом по этим комнатам в детстве, опрокидывая столы и стулья, что я должен был запомнить расположение предметов — но кто мог предположить, что мне это понадобится? Я жил, не думая ни о чём, не замечая, как мелькают дни, одержимый стремлением подняться всё выше и выше — вслед за моим братом.
И вот теперь он на недосягаемой высоте, а я упал так низко, насколько это возможно для воина.
Я падаю и в буквальном смысле — спотыкаюсь, задумавшись, на лестнице — и тут же чувствую, как меня подхватывают чьи-то руки. В первую секунду я думаю, что это ты, и не понимаю, что испытываю — горький стыд или радость. Но это не ты, это совсем другой человек. Ветер кидает мне в лицо его длинные волосы, и он отступает, несомненно, раздосадованный своим инстинктивным порывом, благодаря которому я до сих пор стою на ногах.
Потому что помогать слабому — это стыдно. Это унизительно для обоих. Слабые должны умирать, вот непреложный закон всех существующих кланов.
— Ты ищешь своего брата? — хмуро спрашивает он, и я узнаю голос Сенджу Хаширамы.
Оказывается, он помнит меня, несмотря на то, что мы виделись всего несколько раз в жизни.
Я опускаю голову в знак согласия. Это неправда, и я сам не знаю, зачем лгу ему — может быть, мне хочется поговорить с ним. Этот мужчина всегда был для тебя соперником и идеалом, а, значит, важным человеком и для меня. Мне хочется понять, что он такое, и почему он занял твои мысли, раз и навсегда вытеснив из них меня, несмотря на все годы, что мы провели вместе — только вместе, без нужды в ком-либо ещё.
— Он тренируется, — сообщает Сенджу. — У нас будет поединок.
Я опускаю голову ниже, на секунду забыв о том, что тряпичная повязка, покрывающая мои пустые глазницы, и без того не позволит ему увидеть боль, отразившуюся на моём лице.
Это так на тебя похоже: отправиться на тренировку сразу после бессонной ночи, проведённой за распитием саке. Война, погоня за силой была целью и смыслом нашей жизни — твоей жизни. А ты был целью и смыслом моей. С самого детства мы жили только нашими поединками и черпали друг в друге силы подниматься всё выше и выше. Но теперь я перестал быть для тебя пределом. Ты нашёл его в другом человеке.
— Твой брат очень силён, — продолжает Хаширама задумчиво. — Пожалуй, ни в ком ещё я не видел таких способностей и задатков.
Я молчу. Ты будешь великим воином, брат, и никто никогда не узнает о том, сколь многим ты был обязан мне — не только моим глазам, которыми ты теперь смотришь на мир, но и всему тому времени, что мы провели вместе, пытаясь превзойти друг друга и обрести бесконечную силу.
— Наш клан единодушно избрал его своим лидером. — Я улыбаюсь и пытаюсь представить себе зелень листвы, которая шуршит где-то над головой, и голубизну утреннего неба — вещи, на которые я никогда не обращал внимания, поглощённый сражениями. Однако перед глазами вместо этого стоит день, когда все, кто сейчас презирает меня так же сильно, как обожали тогда, упали в благоговении перед нами — тобой и мной — на колени. Это был день моего величайшего триумфа: принимать почести рядом с тобой, на твоих глазах. Торжество, сравнимое разве что с моим отчаянием в тот момент, когда я оказался наедине с темнотой, презираемый кланом и забытый своим братом, ради которого я пожертвовал единственным, что имеет значение в дни нескончаемой войны — силой.
Иногда я думаю, что это ты мог бы быть сейчас на моём месте. Но я этого не хочу; я знаю, что ты страдал бы сильнее.
— Почему ты до сих пор жив? — внезапно резко спрашивает Сенджу.
Я знаю, почему он в недоумении. Тайна Мангекьо Шарингана ревниво оберегается; для всех я потерял зрение в битве — я проиграл, посрамив свою честь, я бесполезен в грядущих сражениях, и по законам клана должен быть убит или изгнан.
— Мой брат великодушно пощадил меня, — отвечаю я со смирением, но мне всё-таки не удаётся выровнять дрожащий голос. Мне трудно даются эти слова.
Я должен был умереть в тот момент, когда отдал свои глаза и свою силу тебе, однако необычайная чакра — дар, благодаря которому мы с тобой считались «особенными братьями» — продлила мою жизнь. Никто не знает, сколько мне осталось — вероятнее всего, что недолго, но я не хочу окончить свои дни раньше отпущенного срока. Я хочу слышать о том, как наш клан становится всё могущественнее и могущественнее, и о том, что твоё имя гремит по всем странам, пусть даже это причиняет мне боль.
— Я никогда… не замечал в твоём брате великодушия.
Хаширама произносит эти слова насмешливо, но я неожиданно понимаю, что скрывается за этим холодным сарказмом: сдерживаемое презрение. Потеряв зрение, я стал лучше различать интонации — наверное, потому, что вынужден постоянно вслушиваться в чужие разговоры, которые являются для меня единственным источником информации о происходящем с тобой.
Он презирает тебя?
Так значит, твоя мечта до сих пор не исполнена?..
Я произношу тихо:
— Он великодушен по отношению ко мне.
— Он был бы более великодушен, если бы не заставлял тебя выносить такой позор! — он говорит почти гневно.
В воздухе внезапно что-то свистит, и мои руки сами собой складываются в печати. Это рефлекс, я даже не успеваю ничего сообразить. А потом слышу удивлённый голос Хаширамы:
— Ты сумел отразить мою атаку, будучи совершенно слепым!
Я вздрагиваю, понимая, что только что чудом избежал смерти.
Я не знаю, зачем Сенджу это сделал; зачем применил против меня технику, будучи почти уверенным, что я не смогу защититься. Это было рискованно и для него самого: даже если мне надлежит быть умерщвленным, решать это может только совет клана, но никак не посторонний человек, всего лишь несколько часов назад ставший нашим союзником.
Возможно, он хотел убить меня из тех же соображений, из которых добивают раненое животное, а возможно…
— Ты сильнее своего брата, — произносит он тоном, не оставляющим сомнений.
Меня прошибает ледяной пот.
— Нет. Нет. — Я торопливо качаю головой. — Брат сильнее, а я проиграл в сражении, я опозорен.
— Кто это сделал с тобой? Как ему удалось? — настаивает Сенджу.
Возможно, он о чём-то догадывается; он точно чувствует, что что-то здесь не так и хочет узнать правду. Настолько, что позволяет себе действие, выходящее за рамки приличий — схватить меня за плечи и удержать в тот момент, когда я пытаюсь развернуться, чтобы уйти.
Он смел и решителен, этот человек, которым ты восхищаешься, брат.
Будь я таким, как прежде, — наверное, тоже захотел бы сразиться с ним.
Он крепко держит меня, и мне внезапно становится жаль всего, что я потерял: возможности посмотреть ему прямо в глаза, вызвать его на поединок, биться до последней капли крови — позабыв про все мысли, слушая песню оружия и ощущая всем телом дыхание жизни, которая может прерваться в любую секунду.
Я не должен думать об этом, нет.
— Скажи, — приказывает Сенджу сквозь зубы, и я слышу в его обычно бесстрастном голосе волнение. Впрочем, внешняя невозмутимость ничего не значит, это я знаю давно; лидер клана просто не может позволить себе несдержанность, и ты тоже умеешь казаться хладнокровным, когда это необходимо. — Ответь мне, Учиха!
Мне неожиданно приятно услышать это обращение.
Никто давно не называет меня так. Все хотят быстрее забыть о моём существовании.
— Нет, — снова отвечаю я и вдруг неожиданно для самого себя говорю ему правду: — Я не могу. Не настаивай. Это будет предательством по отношению к клану.
Его пальцы, сжимающие мои плечи, расслабляются, но руки он не убирает.
Мы стоим молча, так близко друг к другу, что его длинные волосы, развеваемые ветром, щекочут мои локти. У меня тоже длинные волосы, но он носит их распущенными, как и ты, а я всегда собираю в хвост.
— Клан… так важен для тебя? — произносит Сенджу странным голосом.
— Конечно, — отвечаю я твёрдо. — Нет ничего, важнее, чем благо клана. Ради этого я готов на любую жертву.
Я не понимаю, что его так удивляет. Разве он не следует тому же принципу сам?..
— Значит, ты считаешь всех, ради кого это делаешь, достойными людьми? Считаешь своего брата достойным?..
Его голос становится ещё более настойчивым, а пальцы снова вцепляются в мои плечи.
Я вспоминаю тех, кто преклонялся передо мной в дни, когда я был вторым сильнейшим воином в клане, а теперь отворачивается от меня, стараясь не замечать. Тех, кто лежал сегодня на полу вперемешку и в обнимку с людьми, которых вчера клялись ненавидеть до конца жизни. Вспоминаю запах саке и вкус текущей по лицу крови.
— Нет, — я чуть улыбаюсь. — Но какое отношение имеет достоинство к тому, что я чувствую? К тому, что я хочу принести пользу моему клану и моему брату, которого я люблю?
Он молчит, и я вдруг осознаю, что не хочу, чтобы он что-нибудь сказал.
— Оставь, — говорю я быстро. — Вряд ли я выражаюсь понятно.
Его правая рука отрывается от моего плеча и перемещается мне на подбородок.
Я замираю.
Пальцы Сенджу скользят по моей щеке и дотрагиваются до ткани, перевязывающей глаза — точнее, то, что от них осталось.
Никто и никогда не касался моего лица, кроме тебя, и его пальцы, тонкие и холодные, совсем не похожи на твои — горячие от постоянно мучающих тебя лихорадок.
Это слишком близко к оскорблению; произойди это несколькими месяцами раньше, я был бы обязан вызвать Хашираму на бой. Но сейчас... я не чувствую унижения, а остальным нет до меня дела.
— Напротив, — говорит он глухо. — Очень понятно. Ты даже не представляешь, как я тебя понимаю.
Его голос, сдавленный и взволнованный, совсем не вяжется с лицом, оставшимся у меня в памяти — решительным, нахмуренным и никогда не выражающим страха или сомнений.
Мне бы хотелось увидеть его сейчас.
Моё дыхание сбивается, и в ту же секунду я слышу судорожный вздох позади себя.
...Судьба сыграла злую шутку, и ты слышал эти слова так же, как я слышал твои — несколько часов назад.
Фанфик добавлен 13.08.2011 |
1188
Авторизируйтесь, чтобы добавить комментарий!