Просьба незнакомки
На всех каналах и передачах слышалось одни и те же пустые слова, которые ежеминутно повторялись и уже изрядно успели опостылеть многим; газеты и журналы пестрили огромными статьями и бросающимися в глаза заголовками о таком значительном событии, а люди наперебой кричали и шумели, обсуждая эту новость не только в самых пыльных и ничтожных уголках города, но и в роскошных местах. И когда только что сошедший с поезда известный журналист после недельной поездки на Токийские острова, связанной с очередной сенсационной статьей, возвратился в полдень обратно в Токио, купив на вокзале журнал, посвященный искусству и творчеству, он, наконец, узнал причину столь бурного ажиотажа, но решив, что статью можно и отложить, мужчина поторопился словить такси и отправиться на свою квартиру.
Через час "акула пера" уже спокойно восседал в своем любимом кресле, которое сохранилось еще со времен переезда, который имел счастье состояться более двадцати лет назад. Тихий свет освещал одинокую мужскую фигуру, руки которой вертели небольшой бокал с напитком, на который и был направлен прищур ониксовых глаз. Легкое движение - и на губках остается медово-терпкий вкус зрелого, высококачественного вина выдержкой около семи лет и ценой, которую не хочется даже упоминать.
- Итачи-сама, какие-то приказания будут?
Учиха слегка повел бровью и беглым взглядом осмотрел домоуправляющую: обычная женщина лет тридцати трех; скромно, но со вкусом одетая в темно-синее платье, перевязанное белоснежной шелковой ленточкой. В руках у женщины поднос, на котором находится несколько писем и квитанций, а также записи о всех звонках. Ее стройная, слегка склоненная фигура выражает почтение и робость перед хозяином, глаза в смятении опущены в пол, а весь вид женщины показывает готовность внимать и немедленно исполнять полученный приказ.
- Дороти, отчитаешься о произошедшем за неделю и можешь быть свободна до завтра.
Покорно кинув, домоуправляющая торопливо пролепетала о приходивших в его отсутствие нескольких посетителях, особенно важных вызовах по телефону и рассортированных бумагах. Заканчивая свою речь, она еще раз поклонилась и неуверенно подняла взгляд, ожидая реакции. Журналист лениво кивнул головой и бросил предостерегающий взгляд на женщину, которая поспешила немедленно скрыться, пока Итачи не спеша начал просматривать корреспонденцию. Краем глаза мужчина взглянул на квитанции, проверил пришедшие снимки для статьи и, допивая вино, обратил внимание на странное письмо, которое поспешил взять в руки. Первый порыв был избавиться от него и как можно быстрее, учитывая огромное количество угроз и предупреждений, как раз и приходящих в таких конвертах, но Учиха этого не сделал, а лишь отложил его на потом, и, поудобнее устраиваясь в кресле, мужчина закурил сигару и взял ноутбук, чтобы закончить статью.
Быстрый стук клавиш эхом отдавался в пустой комнате, играя свою особенную мелодию, которая могла быть знакома лишь литераторам на бегу - кукловодам человеческих мыслей и художникам слова. Несколько движений пальцами — и появляются первые предложения. Несколько движений пальцами — и уже видны первые наброски. Несколько движений пальцами — и рождается очередная статья, соскользнувшая с кончиков усталых рук. Хотя нет, шедевр. Провокационный, безумный, животрепещущий.
Умиротворённость, спокойствие, безмятежность разливаются в воздухе чудесного дня, уже клонящегося к закату. Подсвеченные розовым облака свидетельствуют о приближении тёплого тихого вечера. Успокаивается ветер, уступая место нежному теплому ветерку; затихают деревья, смолкая в этой предсумеречной тишине; погружаются в сон неспокойные птицы. Приятный древесно-пряный запах травянистых растений со своеобразной камфорной ноткой разливается по комнате, игриво щекоча нос, проникая в сознание и убаюкивая его. Предвечерняя тишь расслабляет измученное и усталое тело мужчины, которое сдается, не смея протестовать чарам уходящего дня. Очередной бокал вина уже ждет своей очереди, но руки тянутся не к нему, а к странному письму, сумевшему вызвать едва заметный интерес.
На конверте не было никаких записей: ни имени, ни адреса отправителя. Лишь маленькая строчка обращения на месте адреса отправителя:
"Автору, создавшему книгу моей жизни, страницы которой никогда не были написаны..."
Тусклая тень пробежала по лицу журналиста, и он раскрыл конверт, доставая письмо, состоявшее из листка А4, полностью исписанного женским почерком. Зажатые, правонаклонные и угловатые слова, складывающиеся в падающие, неровные строчки, говорящие о торопливости и неуверенности молодой женщины, которая всеми силами старалась «держаться на плаву» и живет не ради себя, а ради одного морального долга, понятий «надо», «обязана», «должна», готовая в любой момент пожертвовать собой. Учиха, как один из лучших выпускников Гарвардского университета, умел разбираться в почерках и понял все эти особенности с одного взгляда.
"Автору, создавшему книгу моей жизни, страницы которой никогда не были написаны... Прошу, не удивляйся столь странному обращению, но это действительно так, и ты скоро поймешь это. Позволишь обращаться к тебе на "ты"? Хотя после всех игр судьбы и тех мимолетных встреч, думаю, я смогла заслужить это право, пусть ты никогда и не догадывался о моем существовании. Многолетнее молчание помогало мне выходить из трудного положения лучше, чем вот это признание, ведь даже сейчас я бы с большим удовольствием разорвала это письмо, но, увы, истерзанная и оборванная душа женщины, отдавшей в твою власть всю свою жизнь, требует хотя бы нескольких минут внимания.
Записка шизофренички, письмо от душевнобольной или другие столь лесные эпитеты - думай, что хочешь, и знай, что будешь прав. Любовный бред — самая тяжёлая форма шизофренического бреда. В отличие от всех остальных форм она неизлечима, и в этом я убедилась на своем горьком опыте, занавес которых сейчас приоткрою, хотя не знаю, с чего смогу начать. Длинная и многолетняя история, начало которой случилось более двадцати лет назад, может занять намного больше времени, чем я достойна...
Летнее солнечное утро, шёпот морских волн, разбивающихся о каменистые берега, старинный парусник на горизонте... Что еще можно добавить? Обычный день, каких были тысячи в твоей жизни и всего лишь один - в моей. В тот час, когда ты ворвался в мою жизнь, мне было четырнадцать, и я жила в соседнем доме от тебя, рядом с тем местом, где ты держишь в руках это письмо. Глупо, конечно, было бы надеяться, что ты помнишь пожилого литературного критика, никогда не покидавшего свой дом без надобности, тихую учительницу русского языка, которая практически жила и существовала в школе, ну и, конечно, ту худенькую, угловатую девчонку, которая со всей наивностью и трепетом еще верила в сказки. Нет, ты никогда не знал нас и сейчас молча стараешься восстановить крупицы тех образов, которые я стараюсь навеять.
Родители сообщили мне о новых соседях - семье богатого чиновника, которые переехали сегодня и которых мы обязаны были навестить. Может, тот момент, когда я переступила порог твоего дома, может, когда зашла в комнату, а возможно, то мгновение, когда мои глаза встретились с твоими, я просто поняла, что полюбила. А ведь до этого даже не догадывалась: насколько блеклым и серым было мое существование без тебя. Но все прошло, и я уже вычеркнула из памяти все моменты той, пропылённой, затянутой паутиной жизни, где не было тебя.
Родители и ты были в гостиной, а меня оставили твоему брату, Саске, который был очень добр ко мне и постоянно болтал без умолку, а в конце даже устроил мне экскурсию по дому, не забыв и про твою комнату. Все твои вещи чрезвычайно изумляли меня: я могла увидеть их только на картинках в книгах; тут были индийские божки, хрупкие, изящные статуэтки, огромные удивительные картины, маленькие и памятные фотографии в разноцветных рамках и, наконец, книги в таком количестве и такие красивые, что я глазам своим не верила. Неверящим взором я скользила взглядом по мягкой коже переплётов и невесомым страницам. Руки сами тянулись к книгам, ведь в нашей семье это были самые дорогие сокровища, поэтому это стало приятным сюрпризом, что ты их любишь в той же степени, что и я. Тут были не только японские, но и французские, английские книги, а некоторые на совершенно непонятных языках. Возможно, сейчас в твоей голове всплывает тот день, те люди, и, посмею понадеяться, что и мелкая девчушка, с горящими зелеными глазами и нежно розовыми, вечно лохматыми волосами, тоже появится в твоем памяти, пусть и в качестве размытого пятна. Я специально не оставляю тебе своего адреса, ведь это обязывало бы тебя ответить, а я знаю, как ты не любишь быть должником, поэтому просто... просто вспоминай, не заботясь обо мне."
Отрываясь от письма, Итачи мыслью попытался вернуться в тот день и даже вспомнил некоторые подробности. Летний день, отъезжающий грузовик с вещами, звонок соседей. В голове с космической скоростью проносились отрывки разговоров, незнакомые люди, чай с лимонным тортом, и лишь соседская девчонка оставалась забытой и запрятанной где-то в очень запыленных уголках памяти.
"Двадцать первое июля. В тот день ты впервые заговорил со мной. Тебе это покажется глупым, но для влюбленной дурочки, это было высшим праздником. Я никогда не оставляла тебя: неотступно, с напряжённым вниманием следила за тобой, но для тебя это было так же незаметно, как напряжение пружины часов, которые ты носишь в кармане и которые во мраке терпеливо отсчитывают и отмеряют твои дни и сопровождают тебя на твоих путях неслышным биением сердца, а ты лишь в одну из миллионов отстукиваемых ими секунд, бросаешь на них беглый взгляд. В тот вечер я как обычно наблюдала за тобой, изучая твои привычки, приходивших к тебе людей, и всё это только возбуждало мой интерес, потому что двойственность твоей жизни была непонятна мне, полуребенку. Ты с легкостью располагал к себе окружающих, и они были в восторге от тебя. Приходили твои друзья, с которыми ты смеялся и шутил, приходили пожилые люди, которых ты располагал своей вежливостью и интеллигентностью, был и твой брат, которого ты любил с той непосредственной искренностью, которой не смог бы от тебя добиться ни один человек. Знаешь, за всю свою жизнь я не встречала более трепетных отношений, чем царили между тобой и братом. Маленький Саске боготворил тебя, ну а ты, Итачи Учиха, никогда не смеялся над этим и продолжал уделять все свое время младшему. И пусть это будет глупо, но стоило увидеть мне вас вдвоем - и я со всех ног неслась к своему укрытию, прячась в тени дерева и застенчивым взглядом ловя твои счастливые улыбки.
Но были и негативные моменты. К примеру, те молодые глупышки, которые словно мотыльки летели к тебе, не понимая, что твое обжигающее пламя в итоге погубит их. Десятки, сотни... Я не знаю, сколько таких глупышек, как и я, в безмолвии страдает, превратившись для тебя в обычные игрушки на одну ночь, но с уверенностью могу утверждать, что тогда я еще ничего не понимала и лишь восхищалась тобой, не зная, что моя детская заинтересованность и является чем-то большим. Целыми часами, целыми днями, неделями могла бы я рассказывать тебе о тех, давно забытых тобой годах, могла бы развернуть календарь твоей жизни и бесконечно долго описывать каждый твой день, каждую деталь, ведь они навсегда остались в памяти, но я не хочу докучать тебе, не хочу тебя мучить. Я только ещё расскажу тебе о самом радостном событии моего детства, и, прошу тебя, не смейся надо мной, потому что, как оно ни ничтожно, для меня, ребёнка, это было бесконечным счастьем.
Ох прости, любимый, я ненадолго отошла от темы. Так вот, в то двадцать первое июля я навек всей душой отдалась тебе. Возвратившись из школы, я еще издали заметила твой силуэт и, как всегда, хотела спрятаться за деревом, но ты оказался там раньше, и мы пересеклись. Два взгляда. Две души. Два одиночества. Они встретились под нежными лепестками сакуры, трепещущими под летним ветерком. Даже спустя двадцать лет я помню, как по-мальчишески ты улыбнулся и произнес:
- Привет.
Мой удивленный взгляд и твой тихий смех. Простое слово, вмиг перевернувшее мою жизнь, эхом докатилось до сознания и прошло румянцем по щекам. Ты, продолжая шутку, подал мне руку и, веселясь, продолжил разговор:
- Девушка, позволите ли Вы мне узнать Ваше имя?
В моих глазах промелькнуло счастье, стоило вновь услышать мягкий баритон твоего голоса, но в ту секунду, когда твоя рука прикоснулась к моей, я почувствовала нежное прикосновение крыльев бабочки и растаяла, словно мороженое в жаркий летний день.
С этого мгновения я поняла, что люблю. Я знаю, тебе многие признавались в своих чувствах, бесчисленное количество раз ты слышал эти слова. Но, поверь мне, никто не любил тебя с такой рабской преданностью, с таким самоотвержением, как то существо, которым я была и которым навсегда осталась для тебя, потому что ничто на свете не может сравниться с потаённой любовью ребёнка, такой непритязательной, беззаветной, такой покорной и пылкой, которая никогда не бывает требовательной и обязывающей, и пусть мне уже не четырнадцать, но я с той же страстью, пусть уже и взрослой женщины. Только одиночество может всецело открыть глаза на истинные чувства, ведь другие выбалтывают свою любовь подругам, притупляют её признаниями и сплетнями. Они радуются ей, как дети игрушке, хвастаются перед друзьями, как мальчишки своим первым сексуальным опытом. Но я отличалась от всех, ведь не было тех, кому можно было довериться, никто не наставлял и не предостерегал меня. Всё, что во мне бродило, всё, что зрело, я поверяла только на себе, познавая все тайны безответной любви. Ты был для меня... как объяснить? Любое сравнение, взятое в отдельности, не выразит десятой части тех чувств — ты был именно всем для меня, всей моей жизнью. Всё существовало лишь постольку-поскольку имело отношение к тебе, всё в моей жизни лишь в том случае приобретало смысл, если было связано с тобой. Ты изменил меня. До тех пор равнодушная и посредственная ученица, я неожиданно стала первой в классе, читала сотни книг, читала до раннего утра, потому что знала, что ты любишь книги, и, к удивлению матери, вдруг начала с неистовым усердием изучать языки. Но как смешно все это было, ведь ты никогда, почти никогда не смотрел в мою сторону!
Но, несмотря на все, я была счастлива и жила действительно полной жизнью, насыщенной всеми оттенками, но все было не так безоблачно, как хотелось. И вот однажды мать с некоторой торжественностью позвала меня в свою комнату и сказала, что ей нужно серьёзно поговорить со мной. Я побледнела, у меня сильно забилось сердце — уж не возникло ли у неё подозрение, не догадалась ли она о чём-нибудь? Моя первая мысль была о тебе, о тайне, связывавшей меня с миром. Но все было даже хуже, ведь моя мамочка, целуя в меня лоб, сообщила то, что в корне изменило мою жизнь - переезд. Но уже не твой, а наш. Отца решили повысить, и для этого требовалось всего лишь переехать и занять новую должность. Ещё горячей забилось у меня сердце - только одной мыслью откликнулась я на слова матери, мыслью о тебе.
— Но мы ведь останемся здесь?
— Нет, мы переедем в Кавасаки, там у нас будет новая квартира.
Ужас медленно сковал мое тело, и словно в бреду я оттолкнула мать, поражаясь хотя бы мысли о нашей с тобой разлуке. Как будто в бесконечном фильме ужасов до меня доносился разговор родителей, их планы. Не могу тебе описать, что происходило тогда, как я, беспомощный ребёнок, боролась против всесильной воли взрослых. Даже сейчас, когда я пишу об этом, у меня дрожит рука. Видя мое детское упрямство, родители решили взять меня хитростью, и одним отвратительным днем я вернулась домой и не застала ничего - лишь запакованные вещи. В пустых комнатах стояли лишь кровати, здесь мы должны были провести ещё одну ночь, последнюю, а утром уехать в Кавасаки.
В этот последний день я с полной ясностью поняла, что не смогу без тебя. Что я тогда думала и могла ли вообще в эти часы отчаяния разумно рассуждать - этого я никогда не узнаю, но вдруг меня посетила идея, и я обманула родителей, как бы противно это ни было. Легкая ложь о том, что я хотела бы переночевать у Ино и провести последний вечер с подругой - и вот я уже со всех ног мчусь к тебе. Боюсь, что ты посмеешься над одержимостью пятнадцатилетней девочки, но, любимый, ты не стал бы смеяться, если бы знал, как я стояла тогда на холодной площадке, скованная страхом, и всё же заставила мою дрожащую руку нажать пальцем кнопку звонка. Я по сей день слышу резкий, пронзительный звон и сменившую его тишину, когда вся кровь во мне застыла, когда сердце моё перестало биться и только прислушивалось: не идешь ли ты.
Но ты не вышел. Не вышел никто. Очевидно, тебя не было дома, а твоя семья уехала куда-то, возможно, к своим друзьям, захватив и Саске. И вот я упала на холодную, сырую землю рядом с домом, оставляя в ушах мёртвый отзвук звонка. Но, невзирая ни на что, я еще сильнее захотела увидеть тебя, услышать твой голос и почувствовать аромат твоего парфюма, прежде чем меня увезут. Клянусь тебе, ничего другого у меня и в мыслях не было, я ещё ни о чём не знала именно потому, что ни о чём, кроме тебя, не думала. Всю ночь, всю эту долгую, ужасную ночь я прождала тебя, любимый. Я устала, всё тело ломило и трясло, но я держалась на одной мыли о нашей встрече. В одном лишь тоненьком платье лежала я на жёсткой земле, боясь заснуть и не услышать твоих шагов, которые могли раздаться в любой момент. Мне было больно, я судорожно поджимала ноги, руки тряслись; приходилось то и дело вставать, чтобы хоть немного согреться, но я всё ждала, ждала тебя, как свою судьбу.
Наконец - вероятно, было уже около двух или трёх часов - я услышала, как протяжным стоном заскрипела калитка и раздались шаги. Я перестала дышать, ощущать холод, а тело обдало жаром. Неверящим взором я посмотрела на дорожку, ведущую к дому, и тут же в ужасе отшатнулась, не веря своим глазам. Да, это был ты, любимый, но ты был не один. Я услышала нервное приглушенное хихиканье и твой тихий голос: ты возвращался домой с какой-то девушкой...
Как я пережила ту ночь, не знаю. Утром, в восемь часов, меня везли в Кавасаки, а сил сопротивляться уже не было.
Время бежало так же стремительно, как и горный ручей. Пятнадцать, шестнадцать, семнадцать... А ведь нет ничего более ужасного, чем одиночество среди людей. Отец, человек очень спокойный, был всегда занят и не донимал меня, мать, стараясь загладить вину, исполняла все мои прихоти, а парни домогались моего расположения, но я отталкивала всех, даже не обращая внимания на них. Еще бы. Ведь все мои мысли занимали ты и подготовка к университету. Родители тешились такой ответственной девочкой, но лишь сердце бешено стучало и вовсе не от предвкушающего поступления, а лишь от мысли о встрече с тобой. Я знала, что ты закончил Гарвард и вернулся в Японию, а я должна была быть рядом, но не могла, и оставалось лишь надеяться, что я смогу поступить куда-то, куда-нибудь поближе к тебе.
Но знаешь, что больше всего смешно? Моя наивность. Вот к чему рассказывать тебе обо всём этом: о боли, трагическом самоистязании одинокого ребёнка? Зачем тебе это знать, если ты никогда ни о чем не подозревал и даже не знал меня? Впрочем, я до сих пор не повзрослела и с той же страстью продолжаю мечтать о тебе, отдавая свою душу в твою власть. Любовь или, скорее, игра в любовь уже затянулась, но оттого ни на грамм не уменьшила моих чувств.
Тишина ночей сменяла яркость дня, недели бежали с лихорадочной последовательностью, а месяцы растворялись в суете моей жизни. Я очень плохо помню те периоды, но знаю, что мое самочувствие оставляло желать лучшего. Череда бессонных ночей ломкой отдавалась по телу, синие круги под глазами становились заметнее, а беспокойство родителей - все больше, но меня это не волновало. Окружающие начали считать мня странной и свихнувшейся, а во мне тем временем зрела железная решимость. Все мои мысли стремились назад в Токио, назад... к тебе. И я добилась этого, пусть и слезами матери, и сомнением со стороны отца, они продолжали не верить, а я уже была в поезде и летела обратно к тебе на крыльях любви, как бы парадоксально это ни прозвучало.
Нужно ли говорить тебе, куда лежал мой первый путь, когда в туманный осенний вечер я очутилась в городе? Оставляя чемодан в общежитии, я вскочила в трамвай и бросилась к твоему старому дому. В твоих окнах горел тихий свет, но сердце уже выпрыгивало из груди. Лишь теперь я смогла вдохнуть воздух полной грудью, почувствовать касание ветра на кончиках пальцев и оценить всю яркость окружающего мира. Я прекрасно знала, что всегда была незнакомкой для тебя, и теперь, когда нас отделяло тонкое освещённое стекло в твоём окне, я еще раз осознала это, но так и не могла отвести взгляд. Стояла и продолжала смотреть на дом, где горел свет, и где был ты... Весь мой мир. Не могу сказать, сколько я там пробыла - под твоими окнами. Кажется, весь долгий, тёплый, мглистый вечер, пока не погас свет.
Днем я училась в университете на журналистку-редактора (и надо сказать, довольно преуспела), а вечер простаивала под твоими окнами. Увидеться, услышать твой голос, почувствовать твое прикосновение... Встретиться с тобой было моим единственным желанием! Прошло около недели, и наконец я встретила тебя и, как бы ни планировала, была застигнута врасплох. Я стояла перед домом и смотрела на твои окна, и в эту минуту ты оказался рядом. И вдруг я опять стала ребёнком и почувствовала, как кровь прихлынула к моим щекам. Растерянная и испуганная, я застыла, а потом опустила голову, хотела исчезнуть, но подскользнулась. Вот так. Глупо и по-дурацки я, как какая-то клуша, расселась в луже, еще и уронив только купленный томик Ахматовой в грязь. Чувствуя на себе твой оценивающий взгляд, хотела уже подняться, но не успела опомниться и осознать, как ты схватил меня за руку и одним легким движением поднял.
- Девушка, Вам нужно быть аккуратнее, а то еще простудитесь, и ваши изумрудные глаза не будут столь ярки.
И вновь мы пересекаемся глазами. Затягивающие черные и наивные зеленые. Две разные судьбы, два разных человека, объединенные лишь тонкой нитью судьбы, которая едва заметна. Как бы тогда ни было, я радовалась тому моменту, пусть и распрощалась со своим пальто. Как бы я не отрицала, но хотелось, чтобы после долгих сумеречных лет тоски по тебе ты меня узнал, хотела, чтобы ты заметил, полюбил. Но этого не случилось, и мы разошлись, оставляя после этой встречи лишь книгу стихотворений, перелистываемую ветром.
А потом все вернулось к тому же сценарию. Мое хрупкое тельце, пронизанное колючим ветром, ежедневно стоящее под окнами, и ты, постоянно пропадавший то в командировках, то в издательстве, а то просто не знаю где. Вот и выходила, иногда ждала напрасно, иногда ты выходил, в сопровождении приятелей, а бывало и с девушками. В те крохотные доли минут, когда я видела других женщин, так уверенно идущих рядом, сердце совершало кульбиты, и я остро чувствовала разницу между детским чувством и женской любовью. Это не стало неожиданностью для меня, ведь ты всегда был не обделен женским вниманием, но сейчас это причиняло мне физическую боль, и я с завистью провожала этих фиф взглядом.
Прошло больше полугода, и уже заканчивался период июньских экзаменов. Многие студенты, словно птицы, улетали обратно к родителям, к семье, и лишь я шла против природы и отчаянно грезила не о доме, а о квартирке и работе. Экзамены прошли быстро и без особого труда, ведь, как ни крути, а на курсе я была одной из лучших, хотя и в этом можно было обвинить тебя. Моим желанием стало произвести на тебя впечатление, и учеба должна была быть на высоте, ведь я знала о твоей образованности и не хотела ударить в грязь лицом. Вскоре прошел и первый месяц лета, но я по-прежнему оставалась в Токио, не допуская и мысли о нашем расставании. И наконец настал день, когда мы вновь встретились. Я уже устроилась на работу в небольшую книжную лавку поблизости, заведовал которой милый старичок. Небольшие доходы, небольшая зарплата... Но этого вполне хватало, чтобы оплатить комнату и прожить, а учитывая удовольствие, которое я получала в этом царстве книг, то этот магазинчик стал воистину моим раем. Единственное, что омрачало мою жизнь, - это твое отсутствие в ней. Долгое время мы не пересекались, пусть я и продолжала существовать твоей тенью, но ты не видел хрупкой фигуры девушки, стоящей позади тебя. Знаешь, ты вообще никогда не оглядывался назад. Ты жил настоящим, стремился вперед и никогда, слышишь, никогда ни о чем не жалел и не возвращался в прошлое, а лишь еще решительнее стремился к своему будущему.
Был такой же жаркий день, как и при нашей первой встрече, в уже далеком детстве. Случайно или нет, но ты заглянул в эту неприметную книжную лавку, и пока твой взгляд осматривал переплеты, а руки играли со страницами, пока я молча пряталась под кассой, улыбаясь самой безумной улыбкой маньяка. Всего несколько минут потребовалось твоему опытному взгляду, чтобы выбрать нужную книгу, и вот ты стоишь возле прилавка, недоумевая, где же продавщица. Секунда. Еще секунда. Я слышу дыхание своего сердца, чувствую блуждающие по телу мурашки, но не могу прийти в себя. В те секунды мои ноги тряслись от страха, в глазах плясала паника. Знал бы ты, каких титанических усилий стоило мне подняться на этих негнущихся ногах и скорчить виноватую улыбку. Духота. Я чувствовала, как накалялся воздух, его пыл и жар, но это было ничто по сравнению с пламенем твоих глаз, которое сжигало такую юную девушку. Рассеяно раздался звон колокольчиков, но я даже не обернулась на пришедших, ведь отвлечься от твоих глаз было выше моих сил. Ты рассеянно смотрел на меня, но в тот же миг, как только ты почувствовал пристальность моего взгляда, в твоих глазах появилось уже знакомые мне огоньки; о, как же страшно мне об этом вспоминать! Я видела тот самый, предназначенный женщинам взгляд: нежный и в то же время раздевающий, тот властный взгляд хищника, смотревшего на жертву, который когда-то превратил меня, ребёнка, в любящую женщину. Секунду-другую ты блуждал по моему телу: шелковые волосы розоватого оттенка, фарфоровая кукольная кожа, хрупкая женская фигурка - все было удостоено твоего внимания. У меня неистово билось сердце. Невольно я начала протягивать руку к тебе, уступая непреодолимому любопытству, но тут же ее отдернула назад, разбивая тот чарующий купол, что ты уже успел установить. То внимание, интерес... Только когда ты вышел, я поняла самую горькую правду, которая превратилась в соленую каплю, скатившуюся по щеке. Ты меня не узнал.
Ты не узнал меня ни тогда, ни после. Ты никогда не узнавал меня. Я не знаю, как донести до тебя то разочарование, любимый, всё разочарование моей жизни. Тогда в первый раз я испытала то, на что обрекла меня судьба, — быть не узнанной тобой всю жизнь, до самой смерти. Я всегда была готова к любому раскладу карт судьб: в мрачные минуты я видела, что ты отталкиваешь меня, с презрением отворачиваешься, потому что я слишком ничтожна. Любые, самые жестокие муки, причинённые твоей неприязнью, но даже в минуты отчаяния, когда я особенно остро сознавала себя недостойной твоей любви, я никогда не могла подумать, что ты меня не заметишь. Теперь-то я понимаю как изменчиво для мужчины лицо девушки, женщины, ибо чаще всего оно лишь зеркало и расплывается, исчезает из памяти так же легко, как отражение. Макияж, нанесенный временем, наряд, подобранный жизнью - и вот перед тобой очередная незнакомка, которая всегда была рядом. Судьба не случайно оберегает нас от знакомства с теми или иными подробностями, не зря прячет от нас детали. Вот и я оказалась не готова к такому повороту.
Ты не узнал меня в тот раз. И когда через два дня, при новой встрече ты взглянул на меня почти как на знакомую, ты опять не узнал во мне не ту, которая любила тебя, а только хорошенькую восемнадцатилетнюю девушку, продававшую книги.
Бежало время, пролетали года, и мое юное сердце уже отчаялось, пусть я с тем же упорством старалась быть рядом. Вот мне вручают красную картонку с гордым названием "Диплом", вот звучат распределения на стажировку. И ведь странно: прошло пять лет с нашей последней встречи, но я вновь не заметила мимолетности времени. Ты был рядом, пусть и не знал этого сам, но мне было достаточно и такой поддержки.
Много воды утекло с того времени. Я добилась должности заместителя редактора в популярном журнале, купила собственную квартиру, выходила в люди, строя из себя такую же "леди", как и все твои пассии, но, несмотря ни на что, я продолжила жить тобой. Я покупала все твои книги, знала их наизусть: так часто я их перечитывала. Если бы меня разбудили ночью и прочли мне наугад выхваченную строку, я могла бы ещё продолжить её без запинки. Весь мир существовал только в его связи с тобой. Читала журналы и газеты, следила за новейшими представлениями, была в курсе всех концертов и представлений лишь по одной причине. Годы тренировок не прошли даром, и мне уже хватало одного взгляда, чтобы определить заинтересующие тебя места и последовать немой тенью вслед. Тысячи раз эта история повторялась, и лишь один стал судьбоносным. Но ты не знаешь его, не подозреваешь о нём, мой любимый! Ты не узнал меня и в этот раз... никогда-никогда ты не узнавал меня! Я ведь внешне сильно изменилась: из робкого подростка превратилась в девушку, а затем и в женщину. Говорили, что я красива, словно небесный ангел, моей фигуре могут завидовать самые красивые и изящные фарфоровые куколки, а глаза - словно летний день: так же красивы и желанны.
Было уже поздно, когда фильм закончился, и мы оба столкнулись на выходе. Ты спросил насчет моих планов, и я сказала, что у меня ещё есть время. Затем ты, на секунду замявшись, спросил, не зайду ли я к тебе поболтать.
— Не возражаю.
Промелькнувшее удивление в твоих глазах рассмешило меня. Мне было понятно твое удивление, ведь все женщины обычно скрывают готовность отдаться, даже если в тайне горят желанием. Им нужны лживые признания, обещания, комплименты и уговоры, но, увы, я не в состоянии была отказать или просто потянуть время. Твоё чутьё подсказало что какая-то загадка, какая-то странность в этой доверчивой девушке. В твоих глазах загорелся пытливый огонек, и я готова поклясться, что ты пообещал себе разгадать меня до конца. И твои осторожные вопросы лишь подтвердили мои опасения. Но я уклонилась от прямых ответов: я предпочитала показаться тебе глупой, чем выдать свою тайну.
Мы оказались у тебя. Прости, любимый, но, как бы я ни старалась, ты не сможешь понять то самое опьяняющее, безумное счастье, смешанное с нотками страха. Сейчас моя рука не слушается меня, и на глаза вновь наворачиваются слезы, и хочется плакать, но я сдержусь. Как, впрочем, и всегда.
Безумно знакомые стены, те же комнаты, такие же вещи... Словно и не прошло тех десяти лет, и я вновь та маленькая девочка, с упорством выглядывающая тебя за деревом. Страшное чувство дежавю захватило меня и, сама себя не контролируя, я обернулась и посмотрела на то место, где провела последнюю ночь в Токио. Не знаю почему, но я ожидала увидеть там четырнадцатилетнего подростка, свернувшегося в комочек и дрожащего от холода ветра. Но этого не случилось. То время прошло, и теперь я не была сокрыта в тени ночи, а наоборот - стояла рядом, на месте той же девушки, что и была тогда. Осознавала ли я, что являюсь даже не увлечением, а девушкой на ночь, которая будет забыта так же, как и многие? Да, я прекрасно знала, какой шаг совершаю, но не боялась. Мне даже не снилось мечтать, чтобы такая, как я, могла провести ночь с тобой, но это практически свершилось.
Я оставалась у тебя всю ночь. Ты и не подозревал, что до тебя ни один мужчина не прикоснулся ко мне и не видел моего тела. Да даже не думал о такой возможности, ведь мое быстрое согласие, вид очередной дурочки просто сбили тебя с толку, и ты принял меня, не побоюсь этого слова, за легкодоступную.
− Ты уверенна? Я не даю тебе никаких гарантий...
Я кивнула, не отводя взгляда от твоих губ, и остановила поцелуем твой следующий вопрос. Твои ласковые руки, скользящие по моей спине, дразнящие поцелуи и обжигающий взгляд твоих глаз. Я чувствовала, как сокращались твои мышцы под моими пальцами, слышала учащающееся дыхание, которое щекотало мою шею, и ощущала все больше нарастающее возбуждение, которое горячей волной отдавалось где-то внизу живота. В тот момент мне казалось, что не просто бабочки порхают в моем животе, а есть еще бабочки, которые летают внутри моих бабочек. Комбо, если можно так выразиться. Безумная, страстная и такая желанная ночь, которая осталась в моем сердце в качестве самого райского воспоминания и стала лишь одной из многих для тебя.
Но любая сказка имеет обыкновение заканчиваться и, стоило сереющей темноте отступить и проявиться первым неясным очертаниям окружающего мира: силуэтам домов, деревьям, как и мое чудо подошло к концу. С первым лучом солнца я уже была на ногах и собиралась покинуть твой дом. Не хотелось смотреть в твои глаза, видеть в них осуждение и снисходительность, перемешанные с жалостью. Небо на востоке светлеет. Вокруг царит сонная тишина, прерываемая лишь шелестом моей одежды. Минута. Вот я у выхода из комнаты. Минута. Касаюсь ручки двери. Минута. Бросаю прощальный взгляд на комнату. Те же божки, те же статуэтки, те же фотографии в рамках... и те же книги. Улыбка застывает на губах, а глаза горят возбуждением. И я касаюсь переплета тех самых японских, английских и уже других известных моему уму книг. И мечта маленькой девочки исполняется. В моих руках они, лучшие дары человечества. Вот я перебираю пальцами пожелтевшие от времени страницы, ощущаю шершавость обложки и улыбаюсь.
- Можешь выбрать себе одну.
Тогда я не успела покинуть тебя раньше, чем взойдет солнце, но нисколечко об этом не жалею. Ты заметил удивление, мелькнувшее в моих глазах, но у меня нет времени раздумывать над этим, ведь передо мной стоит тяжкий выбор. Сайге, Амадзава, Мурака Киоко, Ватару Цуруми... но не они интересовали меня. Их творчество я знала вдоль и поперек, благодаря университету. Взгляд скользил по полкам, выискивая что-то особенное, что-то свое, но ничего.
Спустя пять минут я уже хотела сдаться, как взгляд зацепился за небольшую книжку. Поэзия Анны Ахматововй. Рука потянулась к книге, и вот она у меня. Ты удивился. Ещё бы. Вместо какой-то заурядицы и банальщины я выбираю неизвестную книжку, да еще и не японскую, но сейчас я могу все объяснить. Литературный университет оставил свой отпечаток, и меня тянуло к книгам, особенно зарубежным. Мания, страсть, любопытство... Разве не интересно пожить другой жизнью, почувствовать новые эмоции? Я читала много, очень много; знала и разбиралась в книгах, и могла отличить стоящую вещь. Поэтому спустя столько лет я до сих пор восхищалась твоей библиотекой. Великие книги. Великие произведения. Великие писатели. Великие люди.
Но ничто не восхищало меня, как литературное наследие Анны Ахматовой. Казалось бы, обычные стихи, но именно они трогали меня больше всего.
- Забирай, я же обещал.
Улыбнувшись, я открыла страницу, где ты остановился, и из книги выпала роза. Ее некогда белоснежные лепестки были сжаты и сморщены, прекрасная форма цветка была утеряна, но она оставалась живой, пусть и такой. Красивая, хрупкая и изящная, она постарела, но по-прежнему сохраняла то царское величие.
Нагнувшись, я с трепетом подняла цветок, переживая за его хрупкость, и вложила обратно в страницы, лишь краем глаза зацепившись за строчки.
Любовь покоряет обманно,
Напевом простым, неискусным.
Еще так недавно-странно
Ты не был седым и грустным.
После этого мы встречались еще несколько раз. Мимолетные и невзрачные, они оставляли рубцы на сердце, ведь я была не единственной. Ты влюблял, интересовал многих женщин, но ты в них видел лишь развлечение. Глупые пустышки. И я казалась такой же, но не от того, что была дурой, а просто не хотела открывать свою тайну. Любое движение, любой шаг, любое слово, сорвавшееся с моих губ, могло сгубить мою конспирацию, а ведь это бы просто погубило меня. Ты избегал любивших тебя девушек, и я знала это.
Лишь один раз я позволила себе блеснуть эрудицией. Наша последняя встреча пять лет назад, когда мы заговорили о первой любви. Первый и последний раз, когда я сняла маску, открылась и спорила с тобой. Я сейчас с улыбкой вспоминаю тот день. Это было странно: ты доказывал мне, что ее нет, что она мимолетное увлечение, которое забудется через несколько лет. Глупо, по-детски, неискренне... всего лишь дань пустоте, которая губит детскую психику, оставляя шрамы на еще детской и светлой душе.
А я спорила, доказывала. Лихорадка первой любви не повторится, не исчезнет. Первая любовь, как первое преступление - ее невозможно забыть, особенно сердцу женщины. Как бы ни закончилась история, то первое чувство будет полыхать внутри слабым огоньком, и лишь от нас зависит, что выйдет. Потухшие горстки пепла или сжигающее пламя.
На этой ноте вполне можно закончить письмо. Пять лет назад ты уехал в очередную командировку, скупо попрощавшись со мной, а по возвращении просто забыл обо мне. Любимый, я не виню, не обвиняю и не заставляю тебя жалеть глупую женщину. Просто так сложилось. Две судьбы. Два человека. Два одиночества, которые разошлись, как в море корабли. Пусть ты сейчас удивлен и находишься в смятении и раздумьях, а я счастлива. Ты создал меня, показал, что такое любовь, научил жизни, и я благодарна за все.
Устала, проиграла и сдалась. Ирония, но я бы никогда не решилась рассказать тебе о своих чувствах, если бы не одна дама. Высокая, тихая и безмолвная женщина. Ее черная одежда покрывает ее тело, скрывая фигуру; глаза безмолвно направлены в небеса, ничего не говорят ее плотно сжатые губы. Лишь рука, холодная, словно мрамор, сжимает мою, не отпуская, и тянет за собой. Она не торопится, дает дописать мне это письмо, но, чувствую, ее терпение на исходе.
Мои глаза последний раз пробегают по строчкам. Дыхание утихает. В эти секунды прошу лишь об одном тебя. Маленькая просьба. Прочти. Прочти мои последние строки, наполненные дыханием сердца, прочти те слова, пропитанные кровавыми шрамами души, прочти мою первую и последнюю книгу, посвященную тебе и овеянную всеми чувствами, которые я вложила в нее. Прочти и сохрани. Пусть она будет единственной ниточкой, связывающей нас, пусть она будет напоминать тебе о маленькой женщине, любившей тебя, пусть она будет рядом так же, как и я была рядом всю жизнь...."
Итачи дрожащей рукой отложил письмо и задумался. Давно позабытые воспоминания накатывали с огромной силой. Соседская девчонка, девушка, работающая в книжной лавке, женщина из театра... Он помнил все моменты, но в то же время забывал ее. Все написанное, все осмысленное мертвым грузом ложилось на сердце, но образ не возникал.
Горькая улыбка коснулась губ мужчины, и он вздрогнул. По коже пробежали мурашки, и Итачи почувствовал нежное дыхание, распахнувшее его окно и ворвавшееся в сердце. Он ощущал. Дыхание смерти, смешанное с ароматом любви. Бессмертной любви. Мысли вновь возвращались к той женщине. Да. Она оказалась права... Абсолютно во всем. И сейчас мужчина отчетливо осознавал и сожалел. Но нет. Не о потерянной любви.Всего лишь о любившей его женщине, в жизнь которой он так неудачно вмешался. Последняя просьба... Ее прихоть... Он исполнит ее. И даже больше. Он сам, лично сам, создаст книгу о ней, наконец написав те самые страницы, увенчанные ее любимыми стихами, пронизанными чувствами и посвященными бессмертной любви женщины, которая даже после своей смерти будет идти с ним рядом и оберегать...
И лишь раскрытая статья в журнале с отчуждением сообщала о безутешной кончине Сакуры Харуно, написавшей бестселлер, который еще долго будет обсуждаться людьми, заставляя тех восхищаться глубиной чувств, описанных в произведении, и заставляя скорбеть над тем, что дата публикации и стала датой смерти ее автора.
Фанфик добавлен 01.03.2014 |
742
Авторизируйтесь, чтобы добавить комментарий!