Радуйся, повелитель! Глава 4.
Глава 4.
Саске нравилось наблюдать за Сакурой, когда та этого не замечала. Ему вообще было по душе стоять в стороне и подмечать детали поведения людей, но положение нечасто подкидывало такие удобные случаи.
Наложница направляла свою небольшую серую лошадку идти неспешным шагом. Фараон видел, как напряжена была спина девушки под сдавливающим её топом, как лоснилась от пота её обнажённая поясница. Выцветшие за время похода волосы, теперь принявшие странный нежно-персиковый оттенок, были забраны в высокую незамысловатую причёску – всё, что Сакура смогла сотворить со своей шевелюрой без помощи многочисленных подружек. Кожа у корней, там, где шея переходит в затылок, слегка покраснела: то ли затянула слишком туго, то ли расчесала. Было необычно видеть эту девицу в довольно посредственном облачении, больше подходящем мальчишке-воину, чем женщине: штаны, довольно прочные, хотя и тонкие, стягивающиеся на хрупких лодыжках шнурочками; кожаный поясок, удерживающий это хозяйство на талии; перчатки, чтобы, не дай Бастет, не испортить нежной кожи ладошек. Сакура постоянно сжимала поводья так, словно хотела их порвать. Саске хмыкнул про себя, не меняя выражения лица, – а нечего было выпрашивать лошадь, чтобы покрасоваться при триумфальном въезде в город. Юноша не был уверен, что она вообще когда-либо забиралась в седло, но, судя по тому, что Сакура таки не свалилась, когда животное неожиданно взбрыкнуло, опыт общения с этими четвероногими у неё уже был. Сейчас, глядя, как плавно двигаются туда-сюда её бёдра, повторяя движения мышц лошадки, Саске мысленно прикидывал: стоило ли говорить Сакуре, что к вечеру она сотрёт себе внутреннюю сторону ляжек, голени и ягодицы в кровь, если будет выпендриваться, не имея каждодневного опыта наездника?
Фараон задумчиво качнул головой и встретился взглядом с Суйгетсу – тот проказливо приложил палец к ехидно сжатым губам и усмехнулся шире. Саске не улыбнулся в ответ, но скрыть довольство в выражении лица не смог. Его офицер порой изрядно удивлял своей догадливостью и быстротой мысли, особенно в разгар схватки. В остальное время он мог так безостановочно тупить, что это раздражало даже тех, кто был с ним на короткой ноге. Особенно это бесило Карин, если ей не везло оказаться рядом с Суйгетсу в такие моменты. Девчонка была от природы несдержанна, а конкретно к этому вояке она питала особую нелюбовь. Вот и сейчас сидела насупленная, потому что сопровождающим для неё Саске выбрал именно Суйгетсу. Отчасти ему хотелось слегка позлить напыщенную жрицу (пусть она и блестяще выполнила свою задачу), отчасти – побаловать командира своей стражи. Карин буравила холку своей лошади таким взглядом, будто пыталась поджечь её силой мысли. Фараон с полминуты смотрел на её красную от злости мордашку, а потом отвернулся и вздохнул.
Они въезжали в Нехен* поздним вечером, чему юный правитель был несказанно рад. Отчасти потому, что дневная жара в значительной мере уже спала, и повеяло первой прохладцей, которая приятно овевала натруженные мышцы. Второй плюс заключался в том, что большая часть египтян ложилась спать довольно рано, чтобы потом подняться с первыми лучами солнца и приступить к ежедневной работе, - а значит, шумная встреча победителей откладывается. Потом, конечно, Саске всё равно заставят прокатиться пару раз из конца в конец города (и непременно на носилках, а не на лошади, как он более предпочитал). Но это будет потом, а сейчас он с мстительным удовольствием представлял себе перекосившееся от недовольства холёное лицо старшего советника.
Вечерняя дремота тут и там нарушалась стуком копыт, тихим ржанием уставших лошадей и поскрипыванием телег. Окраинные дома встретили слегка поредевшее войско тёмными оконцами, лишь кое-где можно было увидеть осоловевшую физиономию какого-нибудь не успевшего прилечь полуночника.
Саске едва не схватился за копьё, пристёгнутое к седлу, когда из ближайшего окошка ему вдруг протянули какой-то свёрток. Джибэйд тряхнул гордой головой и остановился. Фараон с недоумением принял из тонких девичьих рук клубок из одеяльцев. Впрочем, недоумение быстро рассеялось, стоило тряпкам завозиться и издать странный писк – это был грудной младенец, завёрнутый в пелёнки.
- Господин воин, благослови дитя, - зашептал женский голос. Саске вгляделся в темноту, но так и не смог различить лица ночной просительницы, которая наверняка даже не подозревала, что обратилась с просьбой совсем не к рядовому вояке.
«И что мне с ним делать-то?» Юноша невольно прикинул вес ребёночка – совсем кроха, ему даже напрягать руки не приходится. Он был такой маленький, слабенький и беспомощный. Саске никогда в жизни не видел столь беззащитного существа, даже не представлял, что такое может быть. У него был лишь старший брат, а будучи сам ребёнком, он играл только с погодками. Но никогда он ещё не брал на руки дитя. Это было странное ощущение… Странное, но Саске оценил его как приятное. Младенец запищал громче, а потом большой палец правой руки фараона вдруг обхватили совсем крохотные пальчики. Кроха гугукнул и сунул находку в беззубый ротик.
- Господин, - напомнил Суйгетсу, вдруг оказавшийся по левую сторону.
- Да-да, сейчас… - Саске искренне не понимал, что ему надо делать. Он ведь не жрец, чтобы дарить кому-то благословение. Юноша невольно бросил на офицера быстрый взгляд и заметил, что тот улыбается:
- Тебя первый раз просят о таком, повелитель? Не отказывай матери. Она верит, что с благословением воина её сын тоже вырастет сильным и ловким. Самоубеждение – вещь бесполезная, но иногда оно и правда действует.
- Но что я должен делать? – тихо поинтересовался Саске, стараясь не двигать захваченным в плен пальцем. Голые дёсенки скользили по загрубелой коже, и юноша вдруг испугался, что он может ненароком поранить ребёнка. Суйгетсу пожал плечами:
- Можно просто поцеловать.
- ? – Саске ещё раз оглядел младенчика, с упоением сосущего его палец, и неловко приподнял, от всей души надеясь, что не уронит егозящий свёрточек. Ещё одно странное сравнение пришло ему в голову: никогда его руки не дрожали, сжимая рукоять хопеша или древко копья. Но никогда его руки не были так напряжены, как сейчас, когда в его руках находилась эта крохотная жизнь. Никогда фараон так не боялся, что силы вдруг изменят ему.
Жесткие волосы кольнули щёчки крохи – Саске быстро коснулся сухими губами нежного детского лба. Мальчик мгновенно расплакался, и фараон поспешил отдать его матери. Та, казалось, не была недовольна тем, что её малютку довели до слёз, только слегка согнула спину в благодарном поклоне, прижимая к груди плачущего ребёнка.
- Теперь он вырастет таким же отважным воином, как и ты, неизвестный господин.
Женский силуэт исчез из оконного проёма, но Саске всё равно ещё долго оглядывался на бедный домишко, где уже, наверное, засыпал ребёнок, якобы отмеченный божественной благодатью. И фараон едва ли не впервые в жизни искренне и с жаром попросил Бастет, чтобы его благословение, данное неумело и вообще не по рангу, всё-таки дошло до Высших Сфер и дождалось их отклика.
- Сакура, - негромко произнёс он, когда бедняцкие кварталы остались позади. Наложница мигом повернула свою лошадку и пристроилась с правого бока.
- Господин?
- Несколько ночей назад я не обнаружил тебя рядом со мной. Куда ты ходила?
«Солжёт или нет?» – гадал Саске, даже в сгущающейся темноте заметивший, как мгновенно залилось краской личико его фаворитки. Фараону почему-то нравилось ставить собеседника в тупик прямым вопросом. К тому же он никогда не интересовался чем-то сразу – сначала давал событию покрыться забвением, а потом внезапно выдирал из прошлого, не давая оппоненту возможности защищаться. Вот и сейчас Сакура явно смешалась и пока не издавала никаких звуков, кроме невразумительных междометий.
- Не беспокойся, я тебя не убью.
«И почему мне постоянно приходится напоминать, что я не изверг какой-то, чтобы человек мне раскрылся? Неужели я настолько отталкиваю людей? Или просто я слишком много провожу времени с этой женщиной?»
- Я…
Саске терпеливо ждал, краем глаза заметив, как исподтишка начал жестикулировать Суйгетсу, корча отчаянно кривые рожицы. Сакура мялась, как в их первую совместно проведённую ночь, и оглядывалась на солдат, мерно покачивающихся в своих сёдлах пару шагов позади. Потом она глубоко вздохнула, опустила округлый подбородок на грудь и пробубнила на выдохе, так тихо, что фараону пришлось напрячь весь свой слух для того, чтобы не наклониться к ней:
- У недостойной начались лунные дни, господин. Ей нужно было отлучиться, чтобы… ну… Недостойная потом всё исправит, она обещает!
- Успокойся ты. – Саске с долей ласки провёл ладонью по её пылающей щеке. Сакура зарделась ещё сильнее. – Я не могу тебя понять, но в вашей физиологии уже давным-давно разобрался. Нечего этого стыдиться. Они? – Юноша понял, что хотела сказать девушка робким кивком в сторону воинов. – Без моего позволения они не смеют даже дышать. Тем более смеяться над моими наложницами. Всё, свободна. Можешь по прибытии сразу отправляться в сераль, если хочешь. Сегодня я тебя не позову, спи хоть до следующего вечера.
- Спасибо, господин мой.
- Это вовсе не означает, что я тобой недоволен, - добавил Саске на всякий случай. Ему не очень-то светило любоваться потом заплаканными глазами фаворитки, а кто знает, что может подумать женщина в подобной ситуации? – Нам всем требуется отдых хотя бы в эту ночь, согласна?
«Ну естественно, ещё бы ты была не согласна, - думал фараон, глядя в спину вновь выехавшей вперёд Сакуре. – Из тебя, наверное, ещё в подростковом возрасте выбили всю дурь, какую не полагается иметь «нормальным» наложницам. Интересно, то, что ты сейчас мне солгала – это твоя трусость или нечто большее?»
- Господин, прости мою дерзость, но это уже совсем ни в какие ворота! – шипел без перебоя Орочимару, как заправская змея, пока Саске самостоятельно рассёдлывал Джибэйда. Фараон и ухом не повёл на нытьё советника, снимая седло и расстёгивая уздечку. Орочимару всегда его донимал лекциями в духе «царской особе так себя вести не положено» или «это дело слуг, а не господ царских кровей» и прочими уверениями. Юноша давно научился пропускать подобные слова мимо ушей, как, впрочем, и игнорировать недоумение на лицах служек, которым внезапно указали на дверь, заявив, что в их услугах не нуждаются. Но сейчас он был слишком уставшим для того, чтобы спокойно сносить и без того надоевшие бредни, поэтому не сомневался, что ещё пара минут – и придётся поставить советника на место.
- Господин советник, прости мне мою дерзость, - ехидно запел Суйгетсу, чьей обязанностью было ни на минуту не оставлять Саске без прикрытия, - но твои нотации уже порядком поднадоели если не повелителю, то мне. В двух словах – умолкни, мы устали и хотим спать.
Орочимару аж надулся, зло сверкая в сторону скалящегося офицера изжелта-карими глазами:
- Тебя, молодой человек, никто не спрашивает. Ты господину – щит, так будь добр, сократи своё словоизвержение до такого же уровня, какой он может быть у щита!
- Сколько слов, а смысла – н-о-о-оль! – заунывно завыл Суйгетсу, ничуть не обидевшись. Судя по всему, его скорее забавлял сам процесс перепалки, чем её результаты. Ему оставалось только скорчить капризную рожицу и показать нос, чтобы его образ брутального бойца рассыпался на песчинки.
- Вы оба такие шумные, - поморщился Саске. – Офицер, перестань доводить советника. Мне ещё нужна его способность соображать.
- Как будет угодно, - вроде как слегка расстроенно ответил Суйгетсу.
- Теперь выйди. Здесь на меня разве что Джибэйд покусится.
Командир бросил быстрый, но красноречивый взгляд на Орочимару, словно говоря, что он не был бы так уверен. Саске, если быть честным, тоже не чувствовал полного убеждения в том, что, находясь один на один со своим советником, он будет в безопасности. Итачи очень не нравился этот человек, и, да сгинут все прислужники Сета, в этот раз его младший брат был с ним полностью согласен. Но ему приходилось терпеть почти постоянное присутствие рядом этого опасного – а в том, что он был опасным, сомневаться не приходилось – субъекта. Он не знал, заметил ли Орочимару или же нет, что Саске старается не поворачиваться к нему спиной, когда рядом нет кого-то третьего. Да и не хотел проверять, если честно.
- Что мой брат?
- Жив, если ты об этом.
- Жаль.
Орочимару сцепил руки на животе и ждал дальнейших расспросов.
- Мне нужно будет сегодня попасть в храм. Нет, без помп! – повысил голос Саске, стоило советнику открыть рот. – И да, именно сегодня.
Орочимару потупился.
- В чём дело? – Фараона посетило какое-то нехорошее предчувствие. – Ты не хочешь, чтобы я видел брата? Что с ним, советник?
- Он в не лучшем состоянии, мой повелитель. Две недели назад с ним случилось нечто странное…
«Две недели назад мои войска вошли в Мемфис…»
- Что именно?
- Он впал во что-то вроде транса. Наговорил много чепухи.
- Какого рода?
- Он предсказал гибель Нехена, мою и свою собственную смерть.
- Вот как… - протянул Саске, не зная, какое чувство сейчас над ним господствует больше – раздражение на брата-сумасшедшего или же детский страх перед божественной силой, которая иногда наделяет её служителей таким страшным, но полезным даром. Но Итачи никогда раньше не выкидывал таких вот «сюрпризов», тогда почему это вдруг началось сейчас? Ещё эти сны, не дающие фараону покоя уже какую по счёту ночь… Что ж, Орочимару только что подкинул ещё больший резон навестить мрачную обитель Бастет.
- Он в состоянии говорить?
Советник неуверенно повёл плечами.
- Я не навещал его эти четырнадцать дней. Мне докладывают, что он в сознании и в целом ведёт себя как обычно.
«То есть таскается повсюду с ворохом кошек, засыпает во время службы и колобродит ночами по храмовым коридорам, натыкаясь на стены»
- Отведи меня в храм. Сейчас. И не смей мне возражать.
Выходя из конюшен, Саске бросил на Суйгетсу многозначительный взгляд, и тот слегка кивнул, отправившись в сторону, противоположную той, которую избрали себе фараон и его советник. Но царственный юноша мгновенно успокоил ростки подозрения, начавшие укореняться где-то под ложечкой – верный офицер недалеко, незримый и бесплотный, словно тень.
Храм встретил Саске ночной прохладой и… выводком котов и кошек. Сначала он чуть не подпрыгнул на месте, когда, выбравшись из одного из тайных ходов, известных Орочимару, наткнулся на нечто пушистое, издавшее истошный обиженный мяв. Затем в темноте загорелись два зелёных холодных уголька, рассечённые посередине чёрточкой. Фараон мысленно посмеялся над собой – надо же, испугался кошки в храме Бастет, смешнее ничего не придумаешь. В коридорчике, ведущем в зал для молений, царила непроглядная, почти осязаемая темнота. Она липла к коже плотным мокрым покрывалом, обёртывалась вокруг лодыжек, замедляя движение к свету и теплу. Саске торопливо шёл, касаясь рукой стены, чтобы, не дай Осирис, не заплутать.
«Пропустить три пустоты, завернуть направо, пропустить одну пустоту, ещё раз направо и вперёд, не сворачивая»
Фараон мысленно ужасался той системе ходов, что проделана в кажущихся монолитными и незыблемыми стенах храма. Без света не было бы никакой надежды выбраться из этого кошмарного лабиринта. Да и со светом какой-нибудь богохульник-воришка плутал бы очень долго, даже имея при себе карту этих кроличьих нор. Интересно, а служители знают о том, что в их крепости наглые мыши давным-давно выгрызли себе пути? Саске не завидовал тем, кто прокладывал себе путь впервые, пусть они уже давным-давно умерли: стены на ощупь были склизкими и покрыты кое-где отвратительно мягкой плесенью в таких количествах, что это не позволяло усомниться в древности проходов.
В затылок неприятно дуло. Сквозняки из оставленных позади пустот били в спину и ерошили волосы так, будто старались поскорее вытолкнуть из своего мрачного царства заблудшего парнишку с громким именем и титулом, который не имел сейчас никакого значения, если ему не посчастливится заплутать здесь. Голод и уныние убьёт его так же быстро, как и простого смертного, крысы так же обглодают кости, и сквозняк так же будет бренчать свою песенку, пролетая сквозь пустые глазницы оголённого черепа.
Саске вздрогнул, вспомнив, как отчаянно боялся темноты в далёком детстве. Не успела его фантазия (как оказалось, очень бурная) разыграться, как после очередного поворота впереди забрезжил спасительный, тёплый и такой уютный свет.
Фараон вывалился из тёмной кишки совсем не по-царски, запутавшись в собственных ногах и упав через невысокий порожек. Вдобавок ко всему, сверху на него опустилась мягкая тонкая ткань, видимо, служившая дверной импровизацией. В помещении, довольно тесном, было темно. Свет, который представлялся ему нестерпимо ярким, оказался всего-навсего огоньком единственной свечи, что освещала убогую келью.
Сначала Саске показалось, что у него звенит в ушах от весьма солидного удара. Хотя что общего имела его царская пятая точка с головой – о том история умалчивает. Слегка оклемавшись, юноша понял, что это не звон, а писк. Писк на четыре голоса, очень тоненький и жалобный.
- Ты разбудил котят. – Одеяло на койке завозилось и неслышно упало на пол. Фараон едва смог разглядеть в тусклом скудном свете ещё более тёмный, чем окружающий фон, человеческий силуэт. Саске прикусил губу: чёртов Орочимару указал путь вовсе не к общему залу, а привёл к самому обиталищу Итачи. Этот спокойный, иногда даже нудный голос он узнал бы, будучи даже совершенно слепым.
По руке мелко затопотали крохотные лапки, и писк стал громче. Фараон осторожно подхватил пушистый комок и приблизил к лицу – котёнок смотрел на него с выражением бесконечного удивления на крохотной мордашке и беспрестанно разевал малюсенький ротик. На руках тут же появилось с десяток мелких царапинок; малыш был слишком мал, чтобы уметь втягивать коготки.
- Недавний помёт? – небрежно поинтересовался Саске, поместив детёныша на ладонь. Тот пищал и копошился, не понимая, почему это вдруг перед ним выросло непреодолимое препятствие из человеческих пальцев.
- Бастет благоволит нам, - прошелестел Итачи вместо ответа, поправляя свою робу, сползающую с худых плеч, и подходя ближе, чтобы забрать котёнка. Когда руки братьев соприкоснулись, всего на одно мгновение, юный фараон почувствовал, насколько холодные у жреца пальцы – словно он не только что вылез из-под одеяла, а простоял всю ночь в центре пустыни. Подхватив малыша, Итачи тут же развернулся и направился к кровати, мурлыча крохе какую-то песенку так, будто он мог его понять.
- Даже не спросишь, как я сюда попал? – с невольным раздражением спросил Саске, сев на единственную в келье скамью и закинув ногу на ногу. Брат, казалось, совсем не обращал на него внимания, копошась с выводком котят где-то в темноте. – Я с тобой разговариваю.
Итачи продолжал что-то бормотать, внезапно став глухим к репликам младшего брата.
- Прекрати меня игнорировать! – повысил голос Саске.
- Тише! – шикнул жрец, даже не повернув головы. – Ты снова разбудишь котят, мне придётся их опять успокаивать.
- Да плевал я на твоих котят! – взорвался фараон, вскакивая со скамьи. – Ты тут совсем рехнулся, Итачи? Заперся в своей норе, молишься весь день и полночи, разводишь котов! Может, скоро ты сам встанешь на четвереньки и замяукаешь?
- Может быть, тогда бы ты перестал вопить, - спокойно ответил Итачи. – Что тебе от меня нужно, Саске? Ты прекрасно знаешь, что мы друг друга недолюбливаем. То, что ты пришёл сюда, к тому же в такое время, говорит о том, что тебя беспокоит что-то гораздо большее, чем твоя нелюбовь ко мне. Итак? Вот я здесь, перед тобой. Не могу сказать, что хорошо тебя вижу, но слышу прекрасно.
- Что ты учудил? – выпалил Саске. Это было совсем не то, что он собирался сказать. Ему хотелось для начала поговорить о своих снах, но горькая обида, которую он всегда чувствовал, когда смотрел на брата, частенько управляла его действиями более властно, чем он того желал. Иногда фараону хотелось взять Итачи за плечи и хорошенько встряхнуть, чтобы его вечно усталое выражение лица хоть как-то изменилось, хоть бы и на гримасу боли – лишь бы почувствовать, что за этой равнодушной маской ещё скрываются обычные человеческие чувства…
- О чём ты?
- Не притворяйся! – Саске чувствовал, что его реплики становятся одна за другой всё более похожими на претензии обиженного дитяти, но он уже не мог остановиться.
«Может быть, он прав, что относится ко мне, как к маленькому несмышлёнышу?»
- Ты упал в обморок пару недель назад. Не говори мне, что не помнишь.
Итачи сощурился:
- Да, было такое. Переутомился, должно быть.
- Неужели? – Саске не стал скрывать своего недоверия. Ни к чему этот маскарад сейчас, брат всё равно слишком хорошо его знает, чтобы поверить его безэмоциональной физиономии.
Итачи, казалось, вообще не понимал, что происходит. Фараон безуспешно вглядывался в его словно вылепленное из белого мрамора лицо, выгрызенное из темноты острыми росчерками высоких скул, и не читал в нём ничего. Жрец либо был слишком хорошим актёром, прекрасно владеющим собой, либо действительно ничего не понимал.
- Издеваешься?
- Саске, что тебе от меня нужно?
- Ты… не помнишь? – вдруг озарило юношу.
- Что я должен помнить? – Нотки голоса Итачи стали чуть более резкими. Он начинал злиться. – Я упал в обморок, Саске. Мне стало плохо от жары. Очнулся я в келье, а рядом сидел один из братьев, который следил за моим состоянием. Всё, больше я тебе ничего не могу сказать, потому что более ничего не было. Ты доволен?
- Нет.
- А мне есть до этого дело? Хватит вести себя, как капризный ребёнок!
- Прекрати так фамильярно со мной разговаривать! – зашипел Саске, от всего сердца желая сорваться и съездить по искривлённому толикой презрения лицу брата.
«Дай мне только повод»
- Почему тебя это интересует, братишка?
- Не смей меня так называть! – вспыхнул юный фараон. – Ты потерял это право, когда швырнул мне в лицо свой титул.
Жрец побледнел – Саске даже в темноте смог это увидеть. Краешком сознания он почувствовал странное удовлетворение. Надо же, брат ещё способен на то, чтобы реагировать на справедливое обвинение.
- Тогда и ты не напоминай об этом, - голос Итачи чуть-чуть дрожал, хотя и сохранял пока в целом миролюбивые интонации.
- Не напоминать о том, как ты трусливо поджал хвост и сбежал?
Саске шестым чувством ощущал, что в келье стало градусов на пять холоднее. Или это в глубине его души ужасно испугался маленький мальчик, который и не думал, что когда-нибудь будет так грубо разговаривать со своим старшим братом? Да, давно прошло то время, когда он, видя Итачи, тут же бросал все свои чрезвычайно важные детские дела и опрометью бежал к нему, чтобы обнять его изо всех своих детских силёнок и уткнуться носом в живот. И Итачи уже так давно не обнимал его…
Сейчас он чувствовал, что ещё немного – и брат просто ударит его. И подсознательно хотел этого, ведь это будет означать, что Итачи сам ошибся, доверив глупому младшему управление страной. Хотя почему доверил? Он просто поставил его перед фактом. Саске почувствовал, что по правой ладони потекла кровь: ногти слишком сильно впились в кожу.
- До сих пор носишь эту дрянь? – Фараон подошёл к брату и протянул руку к его шее. Итачи дёрнулся, смотря на него своими полуслепыми тёмными глазами. Интересно, он подумал, что Саске хочет его задушить? Юноша мысленно усмехнулся: было забавно видеть его замешательство. О Бастет, и этого человека маленький мальчик считал своим недостижимым идеалом? Что он может теперь, сломленный и больной, забившийся в свой тёмный угол и лелеющий свои драгоценные воспоминания? Да ничего. Родная кровь может свести его в могилу раньше, чем какая-либо болезнь или божественная кара. Разум уже частенько отказывает ему, а ведь он не дожил пока даже до тридцати. Пожалуй, только его драгоценные кошки любят его, да и те наверняка не будут горевать, когда Итачи отойдёт к Осирису, быстренько обретут нового хозяина.
Саске подцепил пальцем шнурок, выглядывающий из разреза робы, и потянул на себя. Тот легко выскользнул целиком, печально закачавшись в тусклом свете исходящей восковыми слезами свечи.
- И вот над этим ты трясёшься день ото дня? – юноша поморщился. – Только об этом твои мысли?
Крохотный, не длиннее пальца, светлый локон сиротливо лежал на ладони Саске, печально свесив свой неровно срезанный кончик вниз. Итачи хотел прикоснуться к нему, но брат сжал нехитрый амулетик в кулаке, надеясь, что его дрожь будет незаметна:
- Ну почему ты бросил всё ради этого? – хрипло, с трудом выговорил фараон. – Почему просто не забыл?
- Поймёшь когда-нибудь.
- А я сейчас знаю. Ты просто эгоист. В тот момент ты думал только о себе.
- В тот момент я совсем не думал, - поправил его Итачи. Его слова прозвучали как-то жалостливо, и Саске в момент взбесился. Он ненавидел, когда его жалели, и брат об этом прекрасно знает!
- Ты не сможешь его вернуть, Итачи. Никакие колдуны и мерзостные ритуалы не вернут тебе мертвеца, - жёстко отчеканил фараон, срывая перевязанный верёвочкой локон и направляясь к столу, где утопала в воске свеча.
- Не смей, Саске. – Брат пока спокоен, видимо, уверен, что он просто решил так жестоко пошутить. Вот только с юмором у младшего царевича всегда было туговато.
Он смотрел, как раскачивается над крохотным, но таким жадным сейчас пламенем локон с головы человека, который уже давным-давно спит под тоннами каменных блоков, в тёмном саркофаге, дожидаясь своего господина. Ему невыносимо было видеть, что Итачи находится под властью какого-то мертвеца – да как этот мальчишка вообще смеет даже после смерти управлять его братом? Да, они не любят друг друга, но Итачи был и останется частью его семьи, а удар по нему будет означать удар по самому фараону. Всего несколько волосков отделяет старшего брата от свободы – Саске был уверен в этом. Только потому, что эта финтифлюшка существует и каждый раз напоминает Итачи о событиях трёхгодичной давности, брат и стал таким. Да, юноша был даже готов простить его за опрометчивый и глупый поступок, ведь все они грешны. Но это только в том случае, если Итачи согласится раскаяться и уничтожит эту дрянь, которая сейчас щекочет ему ладонь, как будто пытаясь избежать окончательной смерти.
Итачи стоял совсем близко – Саске был готов поклясться, что его дыхание, неровное и неглубокое, ерошит его волосы на затылке.
- Я не прощу тебя, если ты это сделаешь.
- Это Я должен тебя прощать, братец, - отозвался фараон, почему-то медля. Он был уверен, что Итачи не причинит ему вреда, но чувствовать, что его взгляд сверлит в черепной коробке кровавую дыру, было не очень-то приятно. Интересно, брат хочет его убить? По нему никогда нельзя сказать, чего он хочет на данный момент. Но Саске всем существом ощущал, что из-за его спины распространяются по келье зыбкие волны удушающей ненависти.
«Итачи, неужели хочешь убить брата из-за какой-то безделушки?»
- Не надо… пожалуйста. Ты хочешь, чтобы я унизился, встав на колени перед тобой? Я встану, только прикажи.
Саске заморгал, подумав, что ослышался. Его гордый, слегка сумасшедший брат согласен на такое? Ради этого клочка? Ради этого идиотского клочка?!
- Я знаю, я причинил тебе боль. И я правда очень сожалею об этом.
- Ты признаешься в чём угодно, лишь бы я не уничтожал его.
Ему стало тошно. Даже то, что Итачи сейчас фактически обнимает его колени, не приносит ему морального удовлетворения. Чёрт побери, ну что, что он делает не так? Почему брат не может просто искренне извиниться… Чтобы Саске поверил. Чтобы не пришлось выдирать из его рта слова приказом вышестоящего.
В первые мгновения ему хотелось повернуться, поднять Итачи с колен и обнять – наверняка он очень, очень худой под этой своей рясой, и, сжав его в объятиях, можно почти порезаться об острые выступы костей. Ему нестерпимо хотелось, чтобы всё было, как раньше. Но сейчас уже нельзя сказать «Давай помиримся?» и протянуть руку. Всё было так легко и просто, когда они были малыми детьми.
Саске пожалел, что брат сейчас так крепко его держит – ему нестерпимо хотелось убежать из этой полутёмной кельи, пропитанной удушливым замком тоски. Её можно было буквально нарезать ломтями, и она точно липкая и клейкая на ощупь, пристаёт к пальцам, пачкает, как начинка из разбухшего пирога. Эта болезненная привязанность Итачи когда-нибудь доведёт его до крайне неприятной смерти.
«Что, если я своими действиями сейчас подтолкну его к пропасти? Хоть мы и враждуем в какой-то мере, но он всё-таки мой брат. Родная кровь. Боги ненавидят убийство родственников и жестоко карают за него»
Богов Саске фактически не боялся. Он был склонен не верить тому, чего не мог потрогать или хотя бы увидеть своими глазами. И Бастет, которая формально была на данный момент наиболее почитаемой богиней (в основном потому, что царская семья отдавала ей предпочтение), никогда не радовала своими появлениями своего земного сыночка. То, что Итачи, наоборот, был склонен верить в абсолютно фантастические вещи, тоже не добавляло ему шарма в глазах младшего брата.
- Отцепись от меня. Возьми свою безделушку. – Шнурок опустился в подставленную узкую ладонь. – Можешь дальше упиваться своим горем и продолжать не видеть мира вокруг.
«Не видеть меня»
Итачи медленно, словно не веря, надел немудрёный кулончик на шею и спрятал локон в складках своей рясы. Саске проводил белеющий клочок злобным взглядом и ощутил, что ненависть, ранее бьющая будто бы отовсюду, словно притихла. Ну конечно, ведь раздражитель снова в безопасности.
- Ко мне во сны зачастил Сет, Итачи, - начал фараон, вспомнив, зачем он вообще сюда пришёл. Ситуация была, мягко говоря, неподходящая, но юноша не хотел заявляться в это место во второй раз только потому, что сейчас не придушит свою гордость и уйдёт восвояси.
Жрец дёрнулся, глаза его стали какими-то мутными:
- Я что-то почувствовал, когда ты вошёл. Но не мог понять, в чём дело. – Слава Бастет, брат принял правила негласного примирения. Короткого, правда, но Саске вообще не собирался навещать Итачи в ближайшие несколько месяцев. – Я не удивлён, скажу честно. Ты практически никогда не совершаешь покаяния. Разве что с моей просьбы, но с недавних пор тебе и моя просьба не указ. Но забудем об этом. Что именно ты видел? – Брат тяжело опустился на кровать, будто работал до этого несколько часов. Саске примостился на всё той же скамье – с этого ракурса его брат напоминал побитого жизнью мокрого ворона. Только мутно блестели внимательные темные глаза. Итачи смотрел слегка в сторону, то ли не желая встречаться с братом взглядом, то ли вообще не видя его.
- Каждый раз одно и то же. Почти. Я иду по этому храму, натыкаясь повсюду на мертвецов. Каждый раз они разные, знаешь, как будто кто-то вечно подтасовывает варианты, не зная, на каком остановиться.
- Или этому кто-то мешает нечто большее, чем он сам есть… - забормотал нечто невразумительное Итачи. – Дальше. Ведь на этом сон не кончается, как я понимаю?
- Нет. С этого момента конец почти всегда неизменный – я вижу разгромленный внутренний сад храма и оказываюсь схваченным каким-то существом. Вроде бы оно похоже на человека, но распространяет просто материальную злобу. Не верится, что это сон, если честно. Но в последний раз кое-что изменилось.
- И что же?
- Это существо со мной заговорило. По его словам выходит, что моё сновидение будет становиться всё реальней, пока я не почувствую боль от всего, что со мной происходит. Я так понимаю, что в конце я просто-напросто не проснусь.
- Занятно… Саске, это существо… оно что-то ещё говорило?
Фараон задумался: вспоминать образ, вырванный из тьмы и огня, было довольно сложно, учитывая, что в прошлый раз он впервые увидел хотя бы силуэт своего противника. Он вспомнил обгоревшие до мяса и лопнувших сосудов чужие руки, терзавшие его предплечья, вспомнил пламя, стекающее по остаткам его волос подобно огненной воде, бурую корку ожогов, которая оставалась на том месте, где кожу лизнули жадные языки…
- Нет, пожалуй.
- Жалко, - Итачи странно прицокнул языком, будто смакуя полученную информацию на языке. Он выглядел спокойным, и Саске помимо своей воли почувствовал, что расслабляется. Кошмары нервировали его, но это чувство он прятал так глубоко и так тщательно, что не замечал его существования до того, как не вытащил на белый свет, под строгий взгляд полуслепых глаз. Весьма заинтересованных глаз, как стало ясно в следующие минуты.
- Скажу прямо, Саске. То, что ты рассказал, отнюдь не хорошо. Это даже не то, что можно выкинуть из головы и забыть. Я настоятельно советую тебе в ближайшие дни произвести покаяние. Хоть скрытно, хоть при честном народе – это первый шаг. Если не поможет, будем думать когда это «если» случится.
- Это всё, что ты можешь сказать?
- Пока – да. Сны не уйдут, если ты сам не захочешь прогнать их.
- А тебе снятся сны, Итачи? – Один из котят сонно запищал, вывалившись из-под одеяла и ткнувшись в ладонь жреца. Тот подхватил малютку на руки и поцеловал в крохотную головку, почёсывая за треугольным ушком и смотря на брата:
- Почти никогда. И знаешь, я этому рад.
Саске догадывался, о чём именно могли быть сны Итачи. Наверняка это что-то вроде закончившейся не так, как обычно, тренировки: рука совершает привычное движение назад, защищая спину, вторая тем временем делает выпад – и вдруг обнаруживается, что ты не успел вовремя остановить оружие; а твой соперник, думавший, что ты успеешь, а потому сам запоздавший с блоком, смотрит, как из его груди торчит рукоять ножа. Интересно, его брат плачет после подобных снов? А сам Саске плакал бы?
Котёнок заливался тоненьким мяуканьем.
- Иногда мне кажется, что тебе есть дело только до твоих котов, Итачи, - задумчиво произнёс фараон, наблюдая, как пушистый комок вертится в ладонях жреца, надеясь утоптать себе местечко. Брат только улыбнулся:
- Фактически так и есть. У меня нет никого, кроме моих деток и тебя. Пожалуйста, не делай так, чтобы мне действительно было дело лишь до них.
Такая просьба в устах Итачи звучала равносильно крику «Не умирай!». И Саске почему-то стало тепло.
На выходе из храма фараон остановился на мгновение, чтобы подождать отделившуюся от тени стены фигуру, которая при ближайшем рассмотрении оказалась Суйгетсу. Воин, придерживая одной рукой хопеш, оттягивающий ему пояс, набросил на своего повелителя накидку из непрозрачной ткани. Нечего ночным забулдыжкам знать, что Саске бродит по Нехену после захода солнца, словно какой-нибудь бродяжка. Хотя вряд ли они узнали бы в юноше фараона, но эти двое не хотели рисковать.
- Ты задержался, повелитель. Возникли какие-то сложности? Или это Орочимару что-то подстроил?
- Ничего особенного, Суйгетсу. Просто… разговорились, если можно так выразиться.
Наверняка со стороны они смотрелись не более чем обычные горожане, отправившиеся на ночную прогулку. Хотя, скорее, горожанка с нанятым телохранителем: Саске только что понял, что накидка, добытая офицером, была женской – по её каёмке вился затейливый узор, вытканный золотом. Саске покосился на вышагивающего рядом Суйгетсу:
- Ты что, лавку с тканями ограбил?
- Нет, у Сакуры позаимствовал, - лучезарно улыбнулся тот в ответ. – Когда она узнала, кому именно нужна накидка, сама предложила.
- То-то я чувствую, что знакомыми духами от неё пахнет, - Саске натянул ткань на кулак. – И, раз уж зашла речь… Суйгетсу, спрошу тебя ещё раз: что тебе нужно? Ты заслужил награду за свою преданность, и заслужил не раз. Ты вправе требовать от меня вознаграждения, я не хочу быть неблагодарным.
Воин застыл на месте, и фараону пришлось остановиться и обернуться. Опахало пальмы отбрасывало на лицо Суйгетсу густую тень, не позволяющую разглядеть его выражение. Но Саске уже довольно хорошо знал начальника своей личной стражи, а потому осознал, что тот улыбается.
- Было бы откровенной лестью говорить, что мне доставляет удовольствие просто бескорыстное служение, верно? Я доволен своим местом более, чем кто-либо в этом городе, я уверен. Повелитель, ты не можешь дать мне то, что я хочу.
Саске начал догадываться, о чём толкует Суйгетсу, а потому почувствовал лёгкое раздражение:
- Я могу даже отдать тебе фаворитку гарема. Но здравой идеи в этом нет… кому понравится в качестве награды уже пользованная девка, пусть даже и пользованная самим фараоном, - юноша издал хриплый смешок и поплотнее закутался в накидку – всё-таки ночи в Та-кемет были более чем прохладными. – У меня нет власти над теми, кто отдал себя служению, я говорил тебе это уже много раз. Да и сама Карин вряд ли обрадуется перспективе провести с тобой остаток жизни – она та ещё язва.
- Поэтому мне ничего не надо, господин, - вздохнул Суйгетсу. – Будем думать, что я служу тебе ради возможной перспективы.
- Я заметил, что в последнее время все стали резко надеяться на будущее, - проворчал Саске, вспомнив Итачи и его слова.
Его офицер только фыркнул в ответ, наверняка не поняв его слов, но полностью их поддерживая.
«Даже ты не можешь просто возмутиться в моём присутствии. Ненавижу свой титул. Ненавижу тех, кто меня почитает. Ненавижу того, кто посадил меня на трон»
Нехен* - столица Та-шемау.
Фанфик добавлен 30.12.2012 |
1864
Авторизируйтесь, чтобы добавить комментарий!