Раз в крещенский вечерок (Глава 16, часть 2)
- Скажи мне, дух…
В голове у Ханаби крутилось множество разных-разных вопросов. Любит ли меня Сай? Насколько это у него серьёзно? Что ждёт нас с ним – совместная жизнь, расставание, новый виток отношений? Она не знала, что спросить. Слишком много случилось всего в последнее время.
Легко ли отдать своё сердце тому, кто с самого первого взгляда стал кем-то особенным? Легко. Легко ли признать это? Привыкнуть к такому? Осознать, что теперь всё иначе: парень – не ведущий и не ведомый, а партнёр. Не глупее и не слабее – ровня. Человек, способный увидеть её душу до дна, но понять и принять безоговорочно, без купюр и масок? Легко ли – с его нетипичным мышлением, нестандартным чувством юмора, умением перевести всё в шутку, а шутку неожиданно сделать эротической игрой на грани приличия? Ей – бойцу, дочери самого сильного клана, пытающейся быть лучшей всегда и везде, лидировать во всём, даже там, где быть первым означает потерпеть поражение? Тяжело. Наверное, так же, как и ему было тяжело оставаться с ней собой, открываясь полностью.
Но особенно трудно было держать себя в руках. Ханаби не привыкла, что её настолько легко можно завести одними разговорами «об этом», сбить с мысли мимолётным взглядом, полным такого эротического заряда, что воображение начинает сходить с ума, рисуя себе картины, стоящие за ним. А потом, словно ушат холодной воды – их очередной спарринг на полигоне. И совсем не всегда она выходила из них победителем – всё же Сай не зря носил маску АНБУ. Это восхищало. Это заставляло искать новых встреч с ним. И снова и снова терять голову, убеждаясь в том, что этот человек…
Какой? Невероятный? Мерзкий? Удивительный?
У неё закончились слова. Зато не заканчивались чувства, и эти чувства были совсем не похожими на то, что она испытывала к своим избранникам обычно.
А ведь вначале они даже не целовались. Провожая её к дому, художник целомудренно коснулся её щеки губами, задержавшись всего на секунду. Но посмотрел при этом так, что сразу стало понятно, что в его мыслях нет ничего платонического. Почему-то это её одновременно и разозлило, и рассмешило, и ввело в азарт. Эта игра в скромность была настолько привлекательно-порочной, что отказаться было невозможно. Тогда она ещё совсем не понимала, что в ней нет победителей и побеждённых. Хотя ей казалось, что есть, и что она уж точно не сдрейфит. Поэтому в следующий раз уже её губы касались холодной белой кожи щеки Сая, задержавшись на краткую секунду дольше, чем требовалось.
Через месяц они, как дорвавшиеся школьники, целовались опухшими губами в каждой подворотне, не в силах оторваться друг от друга. Но поцелуи были только верхушкой айсберга. Чем больше времени Ханаби проводила с этим человеком, тем сильнее привязывалась, поражаясь тому, насколько «обложка» - наглая, самоуверенная, иногда даже нарочито-хамская, - отличается от «изнанки» - тонкой, болезненной и чувствительной. Она долго не могла поверить, принять, насколько Сай одинок внутри себя, как мало в его душе людей и как хрупок тот мир, что приоткрывался ей в те моменты, когда художник смотрел на неё без посторонних. Это делало их связь тем более ценной, чем дольше они находились рядом, чем лучше они понимали друг друга, чем полнее чувствовали. Появилась привычка к тому, что всегда, в любое время суток ты можешь прийти к кому-то, кто поймёт тебя совсем не так, как другие, кто всегда выслушает, никогда не осудит и поможет. Чем? Всем: совместным молчанием, глупыми шутками и редкими, но абсолютно точными фразами, которые, брошенные в нужный момент, придавали сил лучше таблеток Акимичи. И она платила тем же, оставив за порогом маленькой комнаты на окраине Конохи все маски и правила. То, чего она никогда не раньше не получала. То, чего раньше она никогда не делала.
Их встречи в основном проходили у него. Сай рисовал её, касаясь лишь взглядом, но в его тёмной глубине было столько… Она плавилась под ним, и рядом не было никого, кто мог бы защитить её от себя – изменившейся, честной, лишённой брони из привычек, правил и ехидства. Младшая дочь семейства Хьюга впервые ощущала, как её сила воли, характер и прочие лидерские качества оказываются бесполезными перед опытом, чувственным магнетизмом и фантазией. Когда он выходил из душа, замотав только широкое полотенце вокруг бёдер, ей, обычно не склонной к такому проявлению эмоций, до дрожи в пальцах хотелось погладить кубики пресса у него на животе, ощутив под рукой тёплый мокрый шёлк бледной кожи. И он видел эти её взгляды, и каждый раз его глаза спрашивали: «Ну что, маленькая ведьмочка? Рискнёшь?» И каждый раз её улыбка отвечала: «Извини, давай в другой раз». Парень кивал, переодевался (конечно, превратив это в очередную пытку для её слюноотделительной железы) и становился к мольберту, чтобы нарисовать очередной набросок. И когда его глаза становились такими спокойно-отрешёнными, и он погружался в тот свой радужный мир, Ханаби ловила себя на мысли, что желание становится просто нестерпимым.
Она переставала узнавать себя. Почему ей так хотелось сделать это с ним? И почему одновременно так НЕ хотелось? Не любопытство, не уступка обычным приставаниям любого парня, не плата за полученный боевой опыт. Ханаби впервые хотела САМА. Не получить удовольствие, не узнать, каково это, не попробовать что-то новое. ЕГО. И по тем же причинам момент их первой близости откладывался на неопределённый срок. Девушка знала, что этот шаг изменит её окончательно и бесповоротно. Сбросить с себя груз этих встреч без ущерба для сердца (а не самолюбия – как обычно), будет невозможно. Боялась – Сай охладеет. Получит желаемое, а потом их игра рассыплется на множество фишек, бессмысленных самих по себе, как любые встречи «бывших».
Сай не понимал, что заставляет её сдерживаться и оттягивать неизбежное, но Ханаби, решительная, спокойная и насмешливая, просто сходила с ума от того, что при внешней шутливости и лёгкости внутри их душ всё было взаправду и очень, очень всерьёз. Боялась, но признать это перед ним не могла.
Но всё же художник был нормальным, здоровым мужчиной с абсолютно логичными в их случае желаниями (сплетни про Учиху не в счёт). Долго это тянуться не могло. А когда Сай вместо обычного поцелуя на ночь отстранился, буркнув что-то неразборчивое, Ханаби целый вечер грызла всё подряд: себя, уголок подушки и, сдавшись под утро, ногти. Всю следующую неделю, пока художник был на миссии, читала труды философов и дамские романы. В первых искала ответ на фундаментальные вопросы: «как преодолеть свой страх», «как принять неизбежное» и «изменения – самое постоянное и самое нормальное в нашей жизни». Вторыми отключала мозг, не давая ему перегреться (а также повергала в шок знакомых библиотекарей и семью, знавших, что ничего глупее Большой энциклопедии она в руках отродясь не держала, предпочитая не тратить время понапрасну).
Всё решил разговор с Хинатой, в котором та «по большому секрету» призналась своей младшенькой: трусила, трушу и буду трусить. Что разлюбит, что надоем. Что в какой-нибудь далёкой деревне, спасая мир в очередной раз, Наруто с его общительностью и простодушием запросто попадёт в сети к какой-нибудь охочей до блондинистого накачанного тела мадам. Что мир будет спасаться исключительно через её койку, без вариантов. А миссию они назовут «Улучшение генофонда далёких недоразвитых стран». Но верю, что это только страхи. Раз любит – не обидит. Потому что люблю не меньше. И если уж претендуешь на равенство, то изволь соответствовать. И Ханаби, глядя на такую наивную, но мудрую и неожиданно такую решительную нее-сан, неожиданно смирилась и стала ждать возвращения своего блудного джонина в Коноху.
Легко ли было сделать шаг навстречу? Проще простого. Когда сама судьба подталкивает в спину, его даже не замечаешь, этого крошечного шажка. Всё решил обычный, самый заурядный случай. Они собрались на очередное парное свидание с Хинатой и Наруто, зашли за Саем. Тот вышел, но сразу спохватился: забыл кошелёк. Ханаби пошла с ним. И ровно на пороге квартиры, когда художник пропустил её вперёд, закрыл двери, а она, обернувшись, почти столкнулась с ним лбами, но вместо этого губы нашли губы, и руки, обняв за шею, потянули куда-то вниз… Их бросило друг к другу с такой силой, что куда-то на задворки сознания ушли и прежние страхи, и метания, и друзья, ожидающие внизу.
«Рискнёшь, маленькая ведьмочка?» - «Дурак. Сам рискуешь».
Она не помнила себя в тот вечер. Помнила, что ничего лучшего в её жизни не было. Что печального ощущения «ну и зачем всё это?», частенько накатывающего на неё сразу после секса, не приходило. Наоборот, всё казалось правильным, исполненным смысла: и губы, скользящие по её белоснежной коже, и руки, старающиеся прижать его крепкое, сильное тело плотнее к себе, и их общий, один на двоих, экстаз.
- Я уже думал, ты никогда не решишься, - пробормотал он, когда они, уставшие, сонные, засыпали в его постели.
Она ничего не ответила. В ту ночь Ханаби впервые осталась на ночь у парня, надеясь на то, что Хината и Наруто с его замечательными клонами и искусством перевоплощения помогут ей скрыть следы преступления от бдительного ока отца. В том, что они уже всё знают, она не сомневалась – Бьякуган всё же неплохая штука. Оставалось надеяться, что сестра не упала в обморок, когда увидела, чем тут её младшенькая занимается.
Легко ли привыкнуть к тому, что жизнь поменялась раз и навсегда? Легко. К хорошему вообще привыкаешь быстро. Появилось совсем новое доверие, а чувство, живущее в душе, стало более полным, глубоким. Когда она лежала в объятиях Сая, удовлетворённая и счастливая, то чувствовала себя маленькой девочкой, которая может спрятаться за стеной из его спины от всего мира. Да, стоило встать, одеться и выйти из маленькой квартирки на окраине деревни, как она снова становилась сильнейшим бойцом и носителем уникального генома. Достойной дочерью великого клана. Но с ним она чувствовала себя просто девушкой, любящей и любимой. Она хотела его, а он… Он был потрясающим любовником. Не просто опытным, не только – чутким. Он не занимался с ней сексом, он священнодействовал. Дарил себя. Всё, что только мог дать. И она принимала всё это, и голова кружилась от восторга, а тело таяло от невероятных ощущений. Никогда она не думала, что это можно делать ТАК. Никогда не предполагала, что сама способна вытворять ТАКОЕ.
Но изменился и Сай. Он снова открыл какую-то невидимую дверцу и пустил её в свою жизнь на новом, совсем ином уровне. Маленькая квартирка на окраине Конохи быстро преобразилась под её рукой. Учитывая количество времени, проведённого там, это место как-то само незаметно стало меняться, пуская девушку в свой микрокосм, будто впитывая её присутствие. Но удивительным было то, насколько легко довольно нелюдимый художник шёл на это. Ему словно доставляло удовольствие натыкаться на следы её пребывания в скучной, будто казарменной комнате: лишняя зубная щётка, чашка с цветочками, банный халат, бельё... В какой-то момент Ханаби поняла: это нравится ему не только потому, что ещё никогда его отношения с девушкой не были настолько близкими, и никого к себе в душу он не пускал так глубоко и сильно. Помимо всего этого он получил дом, в котором была жизнь. Уют: сюда возвращаются жить, а не спать. Ощущение того, чего у него никогда не было – семьи. Пусть призрачное, но всё же… И она сама, с удивлением прислушиваясь к себе, понимала, что идёт сюда пусть не как в родное поместье, но и не в гости.
А потом у кровати подломилась ножка. Да, они постарались. Посмеялись, подложили стопку книг… И вместе с этим мелким ремонтом Сай, оглянувшись, понял, что хочет сменить жильё. Вот так вот неожиданно. Оказалось, он давно хотел жильё с нормальным светом, чтобы можно было оборудовать там студию. И поставить нормальную кровать, на которой можно не бояться перевернуться – ни во время сна, ни во время секса. Ханаби кивнула, даже не думая возражать. Ей тоже хотелось удобства. Учитывая, как много времени они проводили под одеялом (под простынёй/ под пледом/ сбросив все к чёрту – зависело от времени года), это было понятно. Но происходящее дальше не укладывалось ни в какие рамки.
Сай абсолютно не хотел воспользоваться её помощью в поисках нужного жилья. Вёл себя так, будто собирался купить что-то, куда ходу ей не будет. Исключительно холостяцкий вертеп. Она намекала, интересовалась, потом спросила, как ей казалось, в лоб: давай помогу? Но художник только мило улыбнулся и просил не беспокоиться. Ханаби ответила, что теперь может не беспокоиться он. Ушла домой. Целый вечер думала о том, что, может, да, она слишком торопится и всё понимает неправильно, и вообще, кто сказал, что он должен просить её помощи? Кто обещал, что она будет участвовать во всех сферах его жизни? Кто придумал, что он хочет чего-то серьёзного от неё?
К утру подушка промокла от вопросов, ногтей не осталось (Блин! Опять! Сколько же можно?!), а глаза опухли. На миссию она ушла не попрощавшись: прошла мимо художника, сухо кивнув, вместо обычной улыбки. Без пожеланий скорейшего возвращения или, тем более, поцелуя, как его заменителя. Даже не посмотрела в его сторону.
Краем глаза она, конечно, видела, как изменился Сай в лице, как сжал кулаки, разжал, нахмурился, взглянул ей вслед, процедил сквозь зубы что-то матерное, развернулся и почти убежал домой. Или не домой – девушка не подсматривала. Из принципа.
Тогда Ханаби почувствовала себя гадко, но сладко. В смысле, на душе было гадко, но от того, что плохо стало не одной ей, было лучше. Но от ощущения, что она такая вот стервозно-злобная, было снова гадко. А от ехидного червячка в душе, твердившего, что какая есть, такая есть, а все недовольные пусть утрутся, снова становилось спокойнее… В общем, миссия прошла нервно. Хорошо, что напарники, точно знавшие, что к задумчивой Хьюге-младшей с вопросами лучше не лезть, молчали и улыбались, как пингвины из мультика. За полгода, которые их подруга встречалась с этим парнем, они успели понять: он, конечно, редкостный придурок, но всё же не подлец и не трус. Они верили в то, что человек, способный украсть сердце Хьюга Ханаби, не может оказаться негодяем. И преисполнившись этой их веры, сама девушка, вернувшись в деревню, решила сменить гнев на милость.
Всё закончилось тем, что Сай, поймав её прямо на входе в деревню, утащил на старую квартиру и устало расстелил перед ней план нового жилья. Сказал: «Слушаю твои предложения». На её удивлённый взгляд так же невозмутимо добавил: «Если, конечно, ты действительно хочешь этим заниматься». Она, помолчав пару минут, улыбнулась и склонилась над чертежом. Как назло, ничего дизайнерского и «очень концептуального» в голову не лезло. В голове вертелись только рассыпавшиеся страхи и обрывки отчёта по миссии, который ещё надо было написать. Поэтому Ханаби, подобно легендарной Скарлет О'Хара, пообещала подумать об этом завтра и пошла отчитываться и спать – впервые за пару недель нормально и глубоко. А на следующий день они будут отдавать последние долги чести старой кровати без ножки. Потому что у новой ножек не будет.
Там ещё много чего не было, в этой большущей и светлой квартире. И много что было. А ещё больше появилось со временем. Строительная бригада закончила всё качественно и быстро – Сай, последовав совету Наруто, решил один раз потратиться, но зато не иметь проблем с потерей личного времени и головной болью от освоения смежных рабочих специальностей. Продажа старого жилья исправила ситуацию с наличностью. Но главное, что в каждом уголке, в каждой так любовно найденной детали интерьера была видна рука Ханаби. Она сама не заметила, как изменилось её отношение к жилью своего парня: если раньше это было нечто среднее: и не её, и не чужое, то теперь это стало абсолютно, совсем её. Их дом.
Там он рисовал её. Там они сидели вечерами, устроившись на куче обёрточных коробок, пили чай и занимались любовью, с ностальгией вспоминая старую кровать (пусть и без ножки, но там она хотя бы была! И когда уже этот чёртов магазин доставит купленное?). Туда она шла, как только выдавалась свободная минутка. Там он ждал её, если не был на миссии или на полигоне.
Если бы не Хината с этими её мечтами о женитьбе, всё так бы и оставалось. И ещё долго этому тихому, но настоящему счастью ничего бы не навредило. Но сестра, горя очами, мечтала и кружилась и первую неделю после папиного «да» бредила наяву. И, словно подцепив эту заразу воздушно-капельным путём, Ханаби тоже стала задумываться. Почему нет? Они любят друг друга, они и так практически живут вместе. Она заботится о нём и хочет делать это в намного более полном объёме. Он заботится о ней. Они не ссорятся. Ну, почти… Почему бы не пожениться?
Когда она решилась спросить это у своего художника, то ответ её просто поразил. Она предполагала какой угодно ответ: и что им пока рано, и что их отношения ещё не на той стадии, и что он не готов… Но Сай просто не понимал, что это такое. Зачем? Для чего? Что изменится в их чувствах, в их жизни?
И она объясняла. От мелочей: не уходить на ночь, вести совместный бюджет, планировать совместный отдых, до общего – быть вместе всегда, в богатстве и бедности, в болезни и здравии…
Её художник только пожал плечами. Сказал, что она нужна ему, и он будет с ней. И обещания, данные при людях или без них, ничего не изменят. В ту ночь она впервые сказала ему «я люблю тебя». В ту ночь он сделал всё, чтобы показать ей, что он чувствует то же самое. Именно тогда он стал называть её «МОЯ маленькая ведьмочка». Хотя сам этого и не заметил.
А потом они пошли к Хиаши. И перекатывающиеся желваки на скулах Сая были слишком красноречивыми, чтобы что-то к этому добавить. Двери, практически снесённые на его пути, говорили об ответе отца лучше него самого. Ещё никогда она не видела своего художника ТАКИМ. Но вопрос «почему?» остался без внятного ответа.
- Он из «Корня», - сказал папа, будто оглашая диагноз. – И, вдобавок, предпочитает мальчиков. Хотя и это пристрастие под вопросом. Я полагал, ты лучше разбираешься в людях, Ханаби. В конце концов, надеялся, что это – несерьёзно. Но если всё так далеко зашло… Нет! Забудь!
Отец не заставлял бросать Сая немедленно. Но явно дал понять, что такое поведение не пристало дочери клана Хьюга. Показал, как сильно не одобряет. Загрузил тренировками и работой по самые гланды, в конце концов. И всё же она находила минутки, чтобы выскользнуть к нему – в светлую студию, где всё её, а главное – человек, сидящий с этюдником возле окна. Он оборачивался на звук открывающейся двери и смотрел, как она идёт к нему. Медленно целовал, шепча, что соскучился. Усаживал на колени и спрашивал, как у неё дела.
Она рассказывала, потом сурово требовала ответного отчёта: где трупы продажных девок в шкафу? Где килограммы наркоты и секретный злобный вирус в бачке унитаза? Сай привычно отшучивался, что девок он расчленил и съел, испугавшись того, что с ними может сделать она, а вирусов в его унитазе, как и в унитазе любого обычного холостяка, пруд пруди (кстати, и вправду надо купить «Доместос», закончился, напомнишь?). На слове «холостяк» голос выцветал и делался ломким. Она делала вид, что не замечает.
После этого Сай рассказывал про миссии, встречи с друзьями, тренировки... А потом они словно спохватывались, что времени осталось совсем мало, и, почти срывая с неё одежду, художник шептал: останься. На ночь. На утро.
На день, на жизнь.
Останься со мной, Ханаби. Выбери меня.
Она целовала его солёные губы, отдавая себя до последней капли, и уходила, как только часы показывали десять. Знала, что на пороге дома её уже будет ждать отец, который снова скажет, что она ведёт себя абсолютно неподобающе. И ещё много чего скажет, и ещё о большем красноречиво промолчит.
Ханаби шла к себе в комнату и грызла ногти, уже даже не плача. За последний месяц от её маникюра остались жалкие лохмотья. От нервов – тоже.
Долгое время папа был для неё не просто авторитетом – кумиром. И меньше всего в жизни ей хотелось подвести его, опозорить или предать. Но Сай… Человек, подаривший ей целый мир. Мужчина, научивший её доверять своему избраннику. Художник, сумевший заглянуть ей в самую душу – и зажечь там совсем новое, неведомое ей раньше пламя. Она не могла отказаться от него. Даже ради папы.
Она разрывалась между долгом и желанием, между прежним видением своего места в мире и жизни и новым осознанием себя в нём как чьей-то любимой женщины, между всем тем, чего хотелось ранее достичь, кем стать, и тем, кем она уже себя почувствовала. Она разрывалась между собой и собой и смертельно устала от этого.
Поэтому, когда девчонки предложили собраться на крещенский девичник, она пошла без раздумий. Ей нужен был хотя бы один вечер спокойствия, рассуждений на извечные женские темы и выпивки. Полное отключение мозга. Дурацкие вопросы неизвестному бесплотному товарищу со странным именем. Даже атака на винный киоск – абсолютно неподобающее дочери их клана поведение, за которое, однако, никто её не осудит (Не, а чо сразу я, вон Хината тоже камлала!).
Ханаби улыбнулась. Сейчас ей было легко и свободно думать о том, что казалось страшным всего день назад. Подлый дар подлейшего из мужчин делал своё благословенное дело. Уход из клана, конец старой жизни… Отречётся ли от неё отец? Станет ли она изгоем для тех, кто был важнее всего – клан, семья? И главное, что она без них?
Девушка сжала кулаки. Это испытание она пройдёт с честью, которая и не снилась всем оставшимся трусам. Быть Хьюгой – не значит следовать тупым правилам, установленным в древние времена непонятно какими предками, непонятно зачем. Это значит быть сильной до конца. А её честь всегда с ней. До тех пор пока она честна с собой – это так.
- Скажи мне, Ёлопукки… - куноичи запнулась, но всё же решила спросить прямо, надеясь на такой же однозначный ответ. – Папа выдержит мой уход?
Ей казалось, что где-то наверху в этот момент печальный дух грустно-грустно ей улыбнулся. И ответ был…
…Свистящим, звенящим и матерным.
На гадательный столик, прямо посредине, приземлился красивый мужской ботинок с железной застёжкой-пряжкой.
- Ох*еть! – сказала Сакура.
И все с ней согласились.
***
Снег в этом году выпал заранее. Всё стало белым, холодным и красивым. Вопрос, прилипнет ли язык к поручням качелей на детской площадке, если мужчина будет горяч и полон Силы Юности, не остался без ответа. В итоге Учиха, предложивший это узнать, тихо ржал на плече у Сая, вызывая среди поклонниц нездоровые мысли о том, что эти двое снова решили не бороться с собственной натурой. Художник, в своей жизни видевший и не такое, делал сочувственное лицо, чтобы выдать истерику напарника за слёзы сочувствия. Рок, высунув пострадавший орган наружу, искренне убеждал Саске не расстраиваться, но тот, слушая его, только сильнее трясся и крепче обнимал несчастного друга.
Тепленького чаю ни у кого, как назло, не было. Дышать Ли «губы-в-губы» мужики отказались, дружно закричав: «Фтопку яой!». Киба предложил спасти человека «мокрой пометкой». Что? Акамару? Нет, друг, Акамару остался дома. Но я умею делать это дзютсу не хуже. Что? Куда идти? Говорите чётче, не понимаю. А пока стараетесь, покатаюсь на этой качельке!
В итоге Неджи, пребывающий в мрачном расположении духа, просто подошёл и резко его дёрнул. После этого раздались шепелявые маты, уверяющие всех в том, что Сила Юности ещё отомстит за поруганную честь. Но всё равно компания была душевная. Ведь в этот раз они, как и снег, тоже собрались заблаговременно.
- А де Фикамау? – спросил Ли, пытаясь не касаться обмороженным языком нёба.
- Уехал в Суну, - буркнул Неджи – единственный хмурый мужчина из собравшихся здесь. – Взял отпуск и свалил.
- Он же говорил нам, что придёт! – возмутился Киба. – И в отпуск собирался летом. Совместить приятную дрёму на пляже со зрелищем своей девушки в бикини!
Наруто мрачно посмотрел на Инудзуку, выпил ещё саке и нехотя прояснил ситуацию:
- Его Цунаде сослала в патентное бюро на приёмку. За то, что он назвал её методы негуманными. Сказала, раз ты такой добрый, то тебе место там, на стыке науки, техники и единорожков, какающих бабочками.
- И что?
- Продержался он два месяца. Попытки запатентовать разнообразные устройства по воздействию на психику с помощью голоса из электрической розетки заставили его прищурить глаза. Ещё более многочисленные шапочки, носочки и презервативы из фольги для защиты от геопатогенных, торсионных и оргонных излучений свели его челюсти в единый монолит, а пальцы в купол, даже когда он сидит на толчке. Про антипатогенное покрывало он говорил с ужасом в голосе и дрожащими зрачками – податель этого патента долго пытался накрыть им бедного Шикамару, утверждая, что только «зашлакованность негативной энергией» мешает Наре узреть гениальность изобретения. После того как наш оленевод, привычно отключивший на работе мозг на профилактику сном, очнулся, укутанный с головы до ног, и долго не мог выпутаться, он стал закладывать по вечерам и бояться ходить в одиночку. После прочтения заявок на метод гомеопатического психоанализа и метода лечения возрастной катаракты у песцов проацетоненой рельсой, он дрогнул. А устройство для повышения активности спермы живых и – внимание! – мёртвых существ помогло ему осознать критичность ситуации. Всё решил патент на лечения геморроя с помощью природных воздействий. Что смотрите? Посадить огурцы, дождаться, пока пойдут плоды, ночью прийти на огород, взять один, надкусить, засунуть себе в больной орган и подождать, пока тот вырастет. Мда. После этого Нара слёзно просил у Пятой прощения, громко и унизительно признавал свою неправоту и умолял зачислить его в пыточную команду из соображений милосердия. Когда та сменила гнев на милость (родители, опять же, попросили – единственный сын всё-таки!), напился (без нас, сцука!) и уехал в Суну спасать остатки своего изнасилованного мозга.
Все замолчали. Сай налил всем саке, и шиноби выпили его, пребывая в глубокой задумчивости. Первым очнулся Учиха. Тяжёлые годы детства и юности мало что оставили от его психики, зато оставшееся месиво было очень, очень устойчивым.
- У меня только три вопроса, сказал он. – Первый: что такое оргонное излучение? Второй: зачем надкусывать огурец? Третий… Нет. Их слишком много. Начиная от сорта огурцов и заканчивая смыслом получения спермы у мёртвых песцов. Наверное, именно от этого им писец и пришел…
Все посмотрели на Наруто, как на единственный источник информации в этой области. Тот горько вздохнул и притянул к себе целую бутылку.
- Что такое оргонное излучение, не знал даже Нара. Я вначале думал, что плохо учился в Академии, и тупо провтыкал какую-то важную тему, но нет. Шикамару тоже не знал. Но его заставили узнать об этом. Насильно. И с огурцом тоже не по доброй воле вышло, поверьте – меня Бабка заставила визировать все его «разрешить» и «отказать», так что я знаю. Там были его пометки на полях – читал их и плакал. Наш гений сильно жалел о том, что его мозг теперь навечно потерял девственность. Он побаивался того, что Темари будет его ревновать к способам определения смерти человека по его галстуку…
- А по-моему, уж тут всё просто, - недоумённо пожал плечами Сай. – Если галстук перекинут через перекладину под потолком и человек висит на нём…
Наруто горько вздохнул.
- …по его галстуку, носку или пряди волос из подмышки.
На этот раз вздрогнул даже Ли.
- Подмыфки, на кооых воахы рафтут пьядями… Таких нет даже у Гая-фенфея…
- Таких, Ли, ни у кого нет! – заметил Наруто. – И хвала Ками!
- Именно такие мысли и заставили нашего доброхота осознать гуманность лоботомии, - предположил Киба, опрокидывая в себя очередную рюмку. – Ино давно убеждает меня, что в ЦОДе умеют её сделать так, что никто и не заметит, что мозга в голове нет. У большинства людей его там и раньше не было. Но лично меня больше интересует, не мешал ли фольгированный презерватив партнёрше?
Все почему-то посмотрели на Сая.
- А что сразу я?
- Ну… Секс, сидя на шершавых бочках в сауне… - напомнил Инудзука, мстя приятелю за прошлогоднее унижение Ино.
- Обматывать при этом член фольгой я не предлагал! И не надо рассказывать тут, что жарить надо так, чтобы не подгорало! И вообще, спросите лучше у Неджи. Он женатый, поэтому должен знать об извращениях всё.
Пять пар глаз в ожидании уставились на Хьюгу. Тот стал ещё мрачнее, чем был.
- Если бы они предложили обливать партнёров клеем, я бы ответил. А запеканки – не моё. Это надо у Ли спрашивать. Он теперь умеет, во всех смыслах.
Рок вздохнул и улыбнулся. Настало его время…
- Тёйко у мусин, в цьйих дюсях пиляет Шила Юнашьти….
…И сразу прошло.
На этот раз в джонинскую жилетку Сая плакали все, а сам художник сидел с таким лицом, что ему хотелось подать копеечку. Даже его вернувшаяся муза отказывалась представлять мужчин в фольгированных презервативах, чьи души пиляет Сила Юности. Не иначе как бензопилой с добрым названием «Дружба».
Наруто, утерев скупую сочувственную слезу, сказал:
- Ли, давай я тебе лучше язык маслом помажу. Авось поможет, а? Ну, или кремом после бритья? Там витамин какой-то есть, от него все ранки моментально затягиваются. Не знаю, вырастет ли после этого там щетина, но всё же лучше, чем сейчас.
Рок задумался, прикидывая, насколько волосатый язык лучше волосатых же подмышек. Неджи, сжалившись над его мозгом, достал из подсумка знаменитую мазь своего клана.
- Держи. Если сумеешь продержать это во рту минуты три, все придёт в норму. Но лучше отсядь. А то она плохо отстирывается.
Напоминание о стирке привело Хьюгу в ещё более скверное расположение духа. Он с завистью посмотрел на саке и снова пожалел, что Шикамару так поспешно отчалил в Суну.
- Ой, да не переживай ты так! – сказал ему Киба, видя его погрустневшее лицо. – Это мелочи. Попросишь прощения. Если она тебя любит, то простит. Обязательно.
- Это она должна просить прощения, - фыркнул Неджи в ответ. – Я по её милости такого натерпелся…
- Возможно, она бы попросила, - неожиданно сказал Саске. – Но пока ты не сделаешь шаг навстречу и хотя бы не постучишься в её дверь, этого не будет. Она не будет отлавливать тебя по деревне с целью произнести прочувственную речь.
- Она может просто прийти домой, - возмущённо сказал Хьюга.
- А ты можешь просто прийти к дому её родителей, - парировал Учиха. – Но вы, как два идиота, топчетесь на местах и мучите друг друга, прекрасно осознавая: разбегаться из-за мелкой ссоры – тупо.
Все слегка офигели, узрев Саске в роли психолога. Тем более – в роли человека, ратующего за свершение первого шага к примирению. Вначале даже решили, что это спьяну, но нет, галлюциногенов сегодня не было. Хотя, глядя на покрасневшего от натуги Ли, пытающегося одновременно не вытошнить всё содержимое желудка и не проглотить мазь на языке, в этом снова появлялись сомнения.
- Тебе легко говорить, - буркнул Неджи. – А что бы ты сделал, если бы тебе на голову вылили ведро клея для обоев?
- Облил бы её в ответ, - не задумываясь, сказал Учиха. – Расхерачили бы весь ремонт к чертям, а потом бы пошли в онсен, где долго мыли бы друг друга, нежно обзывая дебилоидами. Ну и прочий разврат по списку прилагается.
Неджи помрачнел, пробормотав что-то о том, что клея в ведре больше не осталось.
- А если бы ты при этом сказал ей что-то такое… - продолжил пытать он.
- …То она бы ответила мне что-нибудь этакое.
- Но ведь есть ряд болевых точек, которых касаться нельзя…
- …И только полный идиот будет использовать их, чтобы… - голос Саске неожиданно стал очень злым. – Чтобы что, Неджи? Чтобы она осознала, какая глупая, слабая, неумелая? Признала тебя непререкаемым авторитетом во всех вопросах, то есть просто закрыла рот и стала как послушная служаночка, о которую можно вытирать ноги, не раздумывая, заденешь ты там чьи-то чувства или нет?
Спина Хьюги окаменела, а челюсти сжались. Ещё немного, и из его ушей пошёл бы дым, но Саске не боялся такой реакции. В какой-то момент Наруто даже испугался, что они подерутся, но, слушая Учиху, он неожиданно понял: тот говорит о себе. О том, как ему тяжело давались отношения с Сакурой – первые серьёзные отношения, которые он себе позволил после стольких лет затворничества. Не физического, а душевного.
- Ну, вытрешь ты об неё ноги. Потом она вытрет ноги о тебя. Смысла в этом не будет никакого, а боли будет много. Чудовищно много, потому что в этой войне не бывает победителей. Есть только выжившие, и то не всегда. Лучшее, что ты сейчас сможешь сделать – это помириться, сделав эту ссору в вашей жизни первой и последней. Он твоя жена, дурак. Зачем тебе немая забитая тварь? Ты на такой женщине женился, слабак?
- Нет, - голос Хьюги стал злым, уверенным и дерзким.
- Вот именно.
Саске неожиданно замолчал и отхлебнул саке прямо из бутылки. Много. Он не хотел показывать, насколько эта тема для него болезненная, но, блин, всё равно вылезло. Просто со стороны было слишком хорошо видно, как Неджи повторяет его ошибки – с тем же махровым мужским гонором не замечает, что делает хуже только себе. Каждый вечер, когда он приходит домой и знает, что ЕЁ там нет, что-то убавляется в душе – что-то важное, дорогое. Выпивка не поможет: ну подтвердит тебе приятель, что все бабы – дуры. Но лучше от этого не станет – ведь лично твоя дура совсем не такая, как все. Никогда не была и никогда не будет. Да, в очередной ссоре ты, конечно, был на высоте, но когда в зелёных глазах напротив неожиданно пропадает запал, и сражение обрывается на самой высокой ноте – провалом, сдачей без борьбы и интереса, и, глубоко вздохнув, девушка произносит: «Отлично. Ты мне всё доказал. Ты во всём победил. А теперь уходи, победитель. Радуйся, стоя на своей вершине. Туда, к сожалению, больше одного человека не влезает. Надоело, не могу больше. Всё» - становится мерзко. И даже без пояснений было понятно, что означало это «всё». Нет ничего проще – хмыкнуть, хлопнуть дверью, бросив на прощание что-нибудь не просто обидное, а окончательно обидное... Напиться, наплевать и растереть. Принять как данность: с тобой действительно невозможно. Никому. Никогда. Ну и плевать! И лишь спустя пару дней, увидев её уходящей на миссию в составе другой команды, кивающей на прощание с хорошо знакомой холодно-вежливой улыбкой, подумать: «Неужели и вправду – всё? Столько времени, столько всего… Хорошего, плохого, спорного. Смешного, серьёзного. Разного. Столько понятого, пройденного, переосмысленного. Всё?» Снова дуры-поклонницы, снова глухое молчание вечерами, а из поддержки – только осознание того, что у тебя по-прежнему есть друзья и ты не одинок, это да, но всё же, всё же… Наруто и Сай – это не Сакура. Они держат на плаву и не дадут опуститься. Но каждый день, натыкаясь на маску с отколотым ухом, каждый вечер, вслушиваясь то в себя, то в гулкое эхо шагов в пустом доме, каждое утро, просыпаясь в холодной постели, запоздало вспоминая – нет, никто не будет готовить тебе кофе, и чёрт с ним, с этим кофе, и с бутербродами тоже, но главное – каждое, КАЖДОЕ, бл*дь, утро кто-то терпит твоё бурчание и говорит… Да пофиг, что говорит. Даже если молчит. Иногда чужое молчание стоит дороже любых разговоров.
А мысли о том, что теперь она начнёт нырять с головой в работу и миссии, сложные и опасные (с её рангом и способностями других, увы, уже не будет), и что-то может пойти не так, и последним сказанным будут заверения в низких умственных способностях… От этого начинало подташнивать, будто наутро с перепоя. Но пойти и извиниться…
Тен-Тен не Сакура. А Хьюга не обладает его отмороженностью, чтобы просто прийти к ней и сделать вид, что ничего не было – ну, подумаешь, спустили пар… Ты ведь понимаешь, что всё это не всерьёз, да, Сакура? И тоже жалеешь о сказанном сгоряча? Ты ведь не опустишь рук, не сдашься, не отдашь меня никому? Ты же знаешь, как нужна мне, и что никто другой не продержался бы на твоём месте и недели?
Она всё поняла. И его молчание, и крепкие руки на своих плечах. Что означал этот приход и какие несказанные слова стоят за ним. Какие обещания – все эти «я больше не» и «я теперь всегда». Но главное – «я понял, что». Иначе приходить не имело смысла – она знала. И стала привычно молчать вместе, положив свои ладони поверх его рук и опираясь спиной на грудь. Слово «всё» больше никто не произносил. Во всяком случае, пока.
Но, в отличие от них, эта новоиспечённая семейка сумеет затянуть проблему и превратить всё в начало Апокалипсиса. Саске видел – Неджи всё ещё не понял: не важно, кто главный. Важно, чтобы нужный человек оставался с тобой.
- Неджи, просто приди к ней домой, - тихо посоветовал Киба.
- С цветами, - добавил Наруто, но потом что-то вспомнил и замотал головой. – Нет, лучше без них.
- Просто приди. Хотя бы для того, чтобы посмотреть на неё. Не через Бьякуган, а так: услышать запах, почувствовать, как у неё озябли руки… Как хочется согреть её, поцеловав каждый пальчик.
Наруто удивлённо поднял брови и понял, что Киба, как и Саске до этого, говорит скорее о себе. Опыт серьёзных связей и совместного проживания, появившийся почти у каждого в их прошлогодней компании, был очень разный, но всех их объединяло одно: процесс притирки не прошёл бесследно.
- А она? – с какой-то тоской в голосе ответил Неджи. – Ведь я же тоже её муж! Почему ОНА не хочет меня видеть?
- Она хочет. Но, может, даже не знает, что ты перестал сердиться и ищешь пути к примирению. Ведь эта ваша первая ТАКАЯ ссора. А в гневе ты ужасен, как прорвавшая плотина.
- А у вас с Ино было что-нибудь подобное? – спросил Хьюга, вспомнив, что из всех собравшихся здесь только Инудзука уже полгода как живёт под одной крышей с девушкой, а гражданский брак – это почти такой же, как у них с Такахаши.
- Нет, мы сняли наш дом сразу после ремонта. Мебель расставили по договорённости. Если вопрос был спорный, то последнее слово отдавали Акамару, который, под угрозой принесения кота в дом, согласился поработать специалистом по семейному фен-шую.
- Я про ссоры.
Инудзука замолчал. Посмотрел на Саске и тоже придвинул к себе бутылку. Отхлебнул, крякнул. Уставился в угол.
- Было. До сих пор жалею. Мы тогда ещё не жили вместе, но уже с полгода встречались… Какая-то глупость. То ли я что-то не так сказал, то ли она… Зацепились, и поехало. Договорились до того, что нужно расстаться. Только она тогда не к маме ушла, а на миссию. Я психанул, пошёл домой… Мать меня тогда отчехвостила, но я только ещё больше злился. Считал, что раз Ино была неправа, то это даёт мне какие-то моральные преимущества. Как минимум – право на её первоочередные извинения.
Киба снова отхлебнул и опять уставился в угол. Допил бутылку залпом, бросил её в угол и открыл следующую. Наруто заметил, как напряглись его плечи и потяжелел взгляд.
- А потом? – спросил он друга, уже предчувствуя, что ничего хорошего ему не расскажут.
- А потом… Потом она не вернулась. А я об этом узнал только тогда, когда Шино назначили в команду возврата. В тот вечер я, как последний дурак, напился. Из-за своей гордости, нежелания сделать первый шаг, даже не успел попроситься в «спасатели». Тупо бухал, думая о том, что, возможно, будь она немножко собранней, не отвлекайся на мысли о той ссоре… Стоял возле ворот, наливался саке под завязку, но легче не становилось, и даже желанного опьянения всё не наступало...
Инудзука стал говорить медленно, всё чаще делая паузы и сжимая зубы. Наруто видел, как играли мышцы на его руках, и понимал, что сейчас друг озвучивал свой самый болезненный опыт в отношениях с девушками. Свою вину и страх. И всё это поразительно совпадало с его собственными мыслями тогда, когда он нагрубил Хинате. Но она, к счастью, была дома, а размолвка оказалась пустяком. А ещё у его девушки ангельский характер, что хорошо. Правда, характер её родственников – это плохо. Не иначе, чтобы создать одного хинатоподобного ангела, Ками создаёт как минимум три хиашиподобных демона.
- А потом я увидел, как они возвращаются, - продолжил Киба. – Как бегут навстречу им медики, как кладут на носилки бледную, почти обескровленную Ино. Замечал какие-то глупости: что она без макияжа, что у неё вообще не осталось оружия… Что одежда разорвана, и в прорехах видны кровавые следы, рваные, глубокие, будто её пилой…
Он снова хлебнул из горлышка, так же невидяще глядя в угол. Он молчал, и в этом молчании было столько всего, что Наруто, не выдержав, положил ему руку на плечо и сказал:
- Эй, она жива. Живёт с тобой. Любит тебя. Сейчас она в безопасности. Хотя не знаю, можно ли так считать, когда они впятером бухают…
Киба вздрогнул от этого прикосновения, но потом благодарно посмотрел на друга и улыбнулся.
- Спасибо, Наруто. Да, тогда всё обошлось. Цунаде, Шизуне и Сакура штопали её несколько часов. Но когда оказалось, что внешние повреждения – только одна сторона медали и что её пытали ментально… Когда целая бригада ЦОДа во главе с Иноичи подключила её ко всяким проводкам, и я на секунду увидел её там – совсем белую, одну, похожую на букашку в паутинке… Знаешь, если бы Шино собственноручно не прикончил того типа, что сделал это с ней, я бы убил его. Это было бы неправильно, знаю. Как и любая месть. Но я бы это сделал. А про вашу ссору, Неджи… Не приведи тебе Ками сидеть под операционной и знать, что от тебя уже ничего не зависит. Ничего. И думать только о том, что больше ты никогда – НИКОГДА! – ничего такого ей не скажешь. Только бы она выжила. Пусть не с тобой больше, но живая и нормальная. Тебе это нужно даже больше, чем ты сам. Больше всего.
Инудзука откинулся к стене и улыбнулся. Вспомнил: стоило его сумасшедшей блондинке прийти в себя, как та сразу потребовала зеркало. Сказала: «Что за фигня, не хочу мириться некрасивой!» А он был готов купить ей целый косметический магазин, но только смотрел и чувствовал, как по щёкам ползут слёзы. А потом он собственноручно отнёс её домой, и даже Иноичи молчал, когда собачник оставался у неё на ночь, чтобы посидеть возле её кровати и послушать, как она дышит. Как вскрикивает и начинает плакать во сне. Как успокаивается, стоит лишь прижать к себе её вздрагивающее тело. Тогда он понял, что хочет быть с ней всегда. А вскоре после этого они решили жить вместе.
Киба поднял глаза и посмотрел на Неджи. Тот сидел мрачный и ещё более несчастный, чем в самом начале.
- Я понимаю, что такого метода примирения и врагу не пожелаешь, - сказал он другу, - но пойми, Саске прав. Не важно, кто первый начал. Кто и что кому сказал. Важно, кто первый закончит. Если, конечно, ты всё ещё хочешь, чтобы этот человек был рядом. Вот и всё.
Учиха поразился: не иначе как телепатка Яманако научила своего парня считывать невысказанные вслух мысли. Как по-другому объяснить то, что Инудзука озвучил то, о чём он сам думал несколько минут назад?
- А если тебе была нужна во всём покорная и тихая девочка, то нужно было жениться на простой женщине, не куноичи, - добавил он, всё ещё косясь на Кибу краешком Шарингана. – Лучше всего из какого-нибудь далёкого села. Совсем хорошо, если в её семье отец был тираном и алкоголиком, и мужчина, не бьющий женщину в плохом настроении, для неё предел счастья.
Хьюга только фыркнул в ответ. Менять жену он явно не собирался, раз и навсегда определив для себя, что только одна-единственная женщина имеет для него значение. И, несмотря на ссору и обиды, это всё ещё было так.
Фанфик добавлен 25.05.2012 |
3002
0
