Как будет угодно графу. Глава 11
Глава одиннадцатая
«Прошло 7 лет после пожара в поместье, а мои мысли до сих пор не приняли хотя бы видимость порядка. Более того, я в совершеннейшем смятении. Долгое время думал, начинать ли вообще записывать это, но потом понял, что так я хоть немного буду скидывать чувства на бумагу. Человеческие детёныши (подумать только, всего несколько лет назад я был таким же, как они) совсем обжились на новом месте. Не в пример мне… Нет, я никоим образом не умаляю доброты Итачи к нам, но всё равно не могу пока довериться ему. Да что там, я боюсь верить самому себе. Кажется, мой рассудок основательно пошатнулся…»
- Текай! Сасори, текай!!! – Истошный мальчишеский вопль разорвал вечернюю тишину. Вслед за отчаянным многоголосым визгом раздался густой бас:
- Воры! Руки поотрубаю, грязные оборванцы!
- Жир сначала сгони, вонючий свин!
Стайка детишек, издавая заливистое улюлюканье, протопала табуном по залитой темнотой улицей. Чуть слышно стукались о землю красные яблоки, когда кому-то не удавалось удержать во время бегства свою добычу. Но никто не возвращался, чтобы подобрать честно сворованное: слишком близко были факелы преследователей.
- Врассыпную! Встречаемся где обычно!
На перекрёстке шайка оборвышей бросилась врассыпную, шмыгнув парами в три проулка. Один из мальчишек, худой до ужаса, с мордашкой, вымазанной в грязи, но со странно яркими рыжими волосами, которые не мог скрыть ни один слой грязи, чуть ли не на закорках тащил своего уставшего товарища.
- Чуть-чуть ещё, - уговаривал он друга, хрипло и загнанно дышащего ему на ухо.
Наконец мальчик заметил справа от себя покосившуюся от времени развалюху, неведомо как держащуюся на месте. Раздумывать над тем, что крыша вполне может свалиться им на головы и погрести под своей тяжестью, было некогда: в спину дышал этот толстый иностранный купец, у которого они стянули из-под носа сочные плоды. Как будто от одного десятка он разорится на год вперёд, скотина напомаженная…
Сасори осторожно сгрузил на пол заброшенного дома свою ношу и осторожно выглянул наружу, стараясь не светить своей слишком заметной для Японии шевелюрой и не чихнуть – в нос норовила залезть вездесущая пыль.
- Я оторву этим оборванцам уши! – хорохорился снаружи толстяк, обмахивая себя веером и поминутно вытирая потное лицо маленьким платочком. Сасори скривился от отвращения, на мгновение ему даже стало противно от того, что они спёрли яблоки у такого ничтожества. Стражники стояли рядом с возмутителем спокойствия и откровенно скучали: им тоже не было в радость исполнять приказания какого-то иностранца, будь он хоть трижды уважаемый купец. Наконец преследователь отдышался и махнул рукой сопровождающим – за мной, мол. Физиономия одного из них отразила крайнее нежелание следовать повелению, но делать нечего.
- Отвязались, - с облегчением сказал Сасори товарищу, который уже более-менее оклемался от бега. Акинари был миниатюрным для своих лет - по сравнению с ним даже небольшой Акасуна казался высоким. Мальчик был тоненький, как тростинка, из-за постоянного недоедания и не особо выносливым. В шайку уличных оборванцев его приняли за необыкновенную способность спрятаться где угодно так, что его не заметит даже самый зоркий глаз. Обычно его оставляли на стрёме.
Сасори же славился своими ловкими руками: он мог вытащить кошелёк из кармана какого-нибудь растяпы так быстро, что зачастую обворованный и не понимал, что лишился заработка. Один раз в кошеле оказалось несколько золотых, и шайка из десятка мальчишек целую неделю жила припеваючи.
Акинари сидел на полу и за обе щёки уплетал ворованное яблоко – сладкий сок тёк по грязным тонким пальчикам, и мальчонка торопливо слизывал его, не заботясь о чистоте.
Сасори устало шлёпнулся рядом и последовал примеру друга.
Минут пять царило молчание, прерываемое лишь иногда довольным чавканьем. Наконец Акинари прислонился к пыльной стене и присвистнул:
- Ещё одно яблоко – и я разойдусь по швам.
- Если помрёшь, то всё, что ты съел, будет напрасно использованным, - флегматично заметил Сасори, с удовольствием ощущая приятную тяжесть в ранее воющем от голода животе.
- Злой ты, – отвернулся Акинари.
- Не-а, я просто практичный, - фыркнул в ответ мальчишка, поправляя съехавшую с плеча рубашку. Она была ему велика: оборвыш снял её с какого-то пьяницы, лежащего в канаве. В любое другое время он бы побрезговал пользоваться подобным, но тогда на носу была зима, а морозец беспощадно кусал оголённые части тела. Сасори было плевать, что человек, с которого он стянул рубаху, вполне мог от этого замёрзнуть насмерть, точнее, он даже не задумывался об этом.
- Что ж ты тогда не согласился на предложение купца? – ехидно осведомился Акинари. – Он бы наверняка тебе отвалил кучу денег за услугу.
- Услугу?! – вспылил Сасори. – Да ты… Да ты понимаешь, о чём говоришь?!
- А что? – удивился Акинари, смотря на взбесившегося почти мгновенно друга расширенными глазами. – Жил бы себе припеваючи, не волновался бы о завтрашнем дне.
- Да я лучше сдохну от голода, чем соглашусь лечь с ним в одну койку!!! – едва не заорал мальчишка, чувствуя, как от злости едва ли не приподнимаются волосы на затылке. Возмущение плескало через край, грозя затопить здравый смысл. Ему вдруг до рези в глазах захотелось треснуть Акинари по голове чем-нибудь тяжёлым, чтобы такие гадкие мысли больше никогда не приходили в его глупую голову.
- Да ладно, успокойся, - пискнул мальчик, невольно отодвигаясь от друга, превратившегося в сгусток бешенства. – Я же просто прикалывался.
Сасори зло пнул валяющееся на полу яблоко и выпалил, дрожа от омерзения:
- Не смей больше касаться этой темы, ясно?!
- Замяли-замяли…
«Ох, как же я раздражался, если меня касались подобного рода вещи. С малого детства такое ненормальное влечение к собственному полу казалось мне донельзя омерзительным, я был почти параноиком. Хотя Япония довольно лояльно относилась к такого рода отношениям, даже поощряла их. Но я и в страшном сне не мог себе представить, что до меня дотрагивается мужчина именно «в том самом смысле». Помню, как отец возмущался насчёт порядков в Японии. Не понимаю, как мама терпела его высказывания в сторону её народа. Хотя, возможно, это и была любовь…»
Всё его детство было построено на том, чтобы выжить. После того, как отец бросил свою любовницу-японку с малолетним сыном на руках, бедняжка не протянула долго. И мальчишке с семи лет приходилось учиться добывать себе пищу самому: сначала попрошайничеством, потом откровенным воровством, с каждым разом становившимся всё наглее. Сначала были какие-то отчаянные взбрыкивания совести, но красноречиво урчащий желудок заглушал её вопль.
Смешанная кровь подарила мальчику определённую миловидность в детстве, что не раз помогало выклянчивать «на покушать» у сердобольных японок. Сначала Сасори считал свою внешность даром от Бога, пока однажды, когда ему было тринадцать, ему не стали поступать недвусмысленные намёки. Причём они совсем не всегда исходили от особ женского пола. Сам интерес к столь маленькому существу уже его пугал, а интерес с мужской стороны доводил до ужаса. Мальчик не раз видел содержанцев борделей, совсем замученных и невыносимо жалких. И его передёргивало от мысли, что он может когда-нибудь оказаться на их месте. Лучше уж навечно остаться безвестным бродяжкой без роду и племени…
После этого он более тщательно измазывал свою мордашку в грязи, чтобы скрыть свои достоинства.
И всё же жизнь подбросила ему встречу, которая навсегда изменила его жизнь. Изменила на многие века беспросветной тьмы.
- Ну, где твой аристократ, Такеши? – недовольно бурчал Сасори в сторону главаря их маленькой шайки. Тот рассерженно зашипел:
- Да сейчас из лавки выйдет, сейчас…
- Уже темно, я спать хочу.
- Я тоже. Но у этого наверняка денежки водятся, я сам видел. Тяжеленный кошель на поясе, ого-го! И ведёт себя, как полный растяпа, даже не пытается его скрыть. Совсем тупой.
- Или просто понимает, что бояться должны воры, а не он, - задумчиво протянул рыжий, разминая затёкшие пальцы.
- Ты что, боишься, Сасори? – обидно хмыкнул Такеши.
- Вот ещё! – огрызнулся в ответ мальчишка.
- Смотри, смотри, вот он!
Из дверей небольшого магазина неторопливо вышел высокий, прилично одетый господин. Сасори пришлось основательно задрать голову, чтобы рассмотреть хоть немного его лицо. Оно белело на фоне сумерек в обрамлении чёрных как сама ночь волос каким-то жутким призраком. По позвоночнику мальчишки пробежал непрошеный холодок: глаза незнакомца были дикого жёлтого оттенка, как у кота или… змеи. И тепла в них было не больше, чем в промозглом осеннем ветре, пробирающем воришек до самых костей.
- Что ты пялишься на него? – зашипел Такеши над ухом. – Вон кошелёк, действуй!
Товарищ с силой толкнул заробевшего ни с того ни с сего Сасори вперёд, не понимая, что это случилось с обычно решительным воришкой. А у того почему-то бешено колотилось сердце, как будто пытаясь предупредить хозяина о чём-то. Колени неистово тряслись… Этот высокий человек был очень опасен, и Сасори был готов голодать неделю, лишь бы не приближаться к нему ближе чем на два метра.
Но вот расстояние между стремительно удаляющимся аристократом и им сократилось до минимума. И мальчик решил применить приём, тысячу раз срабатывавший ранее: на миг он толкнул мужчину, словно бы врезавшись случайно впереди идущего.
- Ой, простите, пожалуйста! – Привычно состроив подобострастную рожицу и залепетав что-то невнятное, Сасори попутно нырнул ладошкой в кошель. Ловкие, правда, чуть дрожащие пальчики нащупали звенящие кругляши… Мальчишка почти вытащил деньги из их укромного места, как вдруг запястье обхватили сильные пальцы.
- Орочимару-sama! – Воришка в панике рванулся из захвата, но его держали крепко. Как загнанный зверёныш, он стрельнул взглядом в сторону Такеши, но того уже и след простыл. Запястье сжали сильнее, и Сасори заскулил от боли, уронив на мостовую уже, казалось бы, присвоенную по праву добычу. Он поднял взгляд на держащего – им оказался мужчина неприметной внешности, с короткими мышиными волосами. Видимо, мальчик был так заворожен личностью аристократа, что не заметил его сопровождающего.
Так глупо попасться!
- Отпусти!!! – во всю силу лёгких завизжал парнишка и, понимая, что своими силёнками ему не справиться, со всей силой отчаяния тяпнул пленившего за руку. Кожа смялась под давлением, по запястью мужчины потекла кровь. Тот гневно вскрикнул, но добычи не выпустил, только замахнулся, чтобы ударить дерзкого мальчишку…
- Довольно, Кабуто.
Сасори даже не сразу понял, что это вмешалась недавняя «жертва» его воровства. В хрипловатом, спокойном голосе не было ни следа гнева, словно черноволосый мужчина со странными глазами видел такие сцены раз по десять на дню. Орочимару (так назвал его Кабуто) подошёл поближе и присел на корточки, чтобы заглянуть воришке в лицо. Тот замер, завороженный янтарными завихрениями внутри страшных глаз напротив. По телу распространялась воистину леденящая изморозь. Что-то было не так: слишком уж сладко смаковал слова этот человек, слишком холодным был его взгляд, слишком плавно он двигался… Боги, да человек ли он?
- Вот зачем ты это сделал? – Мягкий укор, но даже эта невраждебная интонация заставляет Сасори вздрогнуть и опустить глаза, разрывая контакт. – Ты знаешь, что в Европе за воровство отрубают руку?
- Вы?.. – От испуга мальчик даже воздухом поперхнулся. Он попался к садистам и ему действительно отрубят конечность? Паника нарастала гигантскими скачками, грозя помутить детский рассудок.
- Шучу-шучу, - засмеялся Орочимару. – Успокойся, я не привык калечить маленьких детей.
- А взрослых привыкли? – ляпнул Сасори, не подумав. Но мужчина снова засмеялся:
- Если к тому побуждают обстоятельства, воришка, не умеющий держать язычок за зубами. Что же мне с тобой делать? – Он показушно задумался и цокнул языком. – Наказать – это слишком просто. Отпустить? Слишком опрометчиво. Ладненько, тогда мой приговор такой. - Он выдержал эффектную паузу, наслаждаясь смятением на мордашке Сасори. - Ты поедешь со мной в Европу. Попутешествуешь по миру, узнаешь новые страны. Будешь моим маленьким помощником-пажом. Ну как тебе?
Мальчик молчал. Он просто не знал, что сказать судьбе за такое неожиданное счастье.
«Подумать только, одна-единственная встреча перевернула мою жизнь. Хотя… «перевернула» - это слишком слабое слово, чтобы описать ситуацию. Лучше бы он убил меня на месте или я бы погиб до встречи с ним – сейчас любая версия развития событий кажется мне много лучше той, что случилось со мной. Сейчас, когда я могу относительно спокойно оценивать произошедшее, мне стало даже интересно: если бы я отказался от предложения… он бы отпустил меня? Или мой кошмар начался на месте, а не спустя четыре года после встречи?»
Орочимару не обманул мальчика - всего через пару дней они в сопровождении недовольно молчащего Кабуто (которому явно пришлось не по душе то, что его господин подобрал нищего оборванца) отплыли от берегов Японии. Сасори в новом чистеньком костюмчике европейского покроя с восторгом свешивался за борт корабля, следя за тем, как деревянные бока вспенивают воду. Он едва ли не пищал от восторга, когда замечал резвящихся в волнах большущих рыбин, весело снующих рядом с кораблём. Капитан судна добродушно пояснил, что они называются «дельфины». Эти самые дельфины издавали странные звуки и что-то вроде клёкота, сверкая лоснящимися бочками.
Брызги летели в лицо мальчика, свежий солёный воздух бил в лицо, трепал отмытые до блеска рыжие кудри. Сасори был счастлив. Так, что боялся при очередном восторженном вздохе-визге лопнуть от напряжения.
Он никогда не видел моря, несмотря на то, что жил на острове. Его глаза видели только бесконечные сплетения городских улиц, тесных и пыльных. А моря… моря было слишком много. Так много, что маленький ум воспитанника трущоб не мог охватить всего его величия. Стального цвета волны с гребешком мягкой пены на верхушке, казалось, облизывали пронзительно-голубое небо. Пронзительно верещали жадные чайки, на лету схватывая из воды неудачливую рыбу; матросы на палубе лениво переругивались, разморённые солнцем и тяжёлой, но любимой работой.
- Нравится? – сзади подкрался Кабуто, и чувство опьяняющего счастья слегка притупилось. Сасори этот человек не понравился сразу, и он не скрывал своей неприязни, как, впрочем, и сам Кабуто не выражал к нему тёплых чувств. К тому же мужчина не разделял восторга мальчика: морская болезнь не очень-то способствует любви к водной стихии.
- Где Орочимару? – Под взглядом собеседника Сасори запнулся и исправился: - Господин Орочимару.
- Он спит в каюте. – Кабуто неторопливо подошёл ближе и сжал пальцами поручни. – Всю прошлую ночь договаривался с капитаном судна.
- Он что, не хотел нас с собой брать? – удивлённо поинтересовался мальчик. Капитан не выглядел параноиком, да и сказать, что он сопротивлялся из-за денег, было нельзя. – Почему?
- Если ты заметил, в чём я сильно сомневаюсь, мой господин имеет довольно экзотическую внешность. А где ты видел моряков, которые бы брали на своё судно того, кого они опасаются? Народ этот весьма суеверный.
- Ну… он и правда необычный, взять хотя бы его глаза. – Сасори задумался. – Кабуто, а почему у него такие глаза?
- Природа распорядилась, - недовольно откликнулся мужчина, словно эта тема была ему неприятна. – И хватит уже донимать меня своими глупыми вопросами, сопляк.
- Крыса подзаборная! – не преминул ответить оскорблением на оскорбление мальчик, предварительно увеличив дистанцию между ним и собеседником, который уже поворачивался, чтобы хорошенько надрать поганцу уши…
После невероятно долгого путешествия по бескрайним океанским просторам, заходов в многочисленные порты судно наконец пристало к последнему, по словам Орочимару, берегу. До этого берега, к которым подплывал корабль, не казались слишком уж впечатляющими: это были скорее небольшие рыбацкие деревеньки, чем действительно богатые города.
Смесь незнакомых запахов, шума и слов непонятного языка в первые мгновения оглушила мальчишку. Он отчаянно вертел головой, впиваясь жадным взглядом в каждую мелочь, в каждое лицо. День подходил к концу, поэтому рассмотреть что-то конкретное не представлялось возможным. В густеющих сумерках сновали туда-сюда грузчики, поспешно сгружавшие товар с многочисленных кораблей, тяжеловесных торговых судов, утлых лодчонок, мириадами толпившихся здесь же, в гавани. Всё здесь было незнакомо Сасори, за свою коротенькую жизнь носу не показывавшего из переплетений городских улиц.
Сзади тенью вырос Орочимару. Мальчик едва не сверзился за борт от неожиданности – его господин умудрялся передвигаться совершенно бесшумно, будто бы и не касаясь стопами поверхности.
Мужчина чуть улыбнулся уголками губ:
- Скоро прибудем в моё поместье. Правда, придётся нанимать экипаж: на своих двоих нам туда и до утра не добраться. Необходимо прибыть до восхода солнца.
- Почему? Я люблю солнце. – Сасори искренне недоумевал, давно приметив поразительную нелюбовь господина к дневному светилу. На палубу Орочимару выходил только после того, как его лучи переставали золотить океанские волны.
- Это важно лично для меня, - сказал тот таким тоном, что мальчик понял: лучше повременить с вопросами. А ещё лучше совсем о них забыть.
Вещей у них было не так много, а Кабуто довольно быстро нашёл экипаж. Возница сонно осмотрел тройку клиентов, вероятно, по внешнему виду счёл, что они в состоянии заплатить ему за работу, и равнодушно кивнул, безмолвно предлагая садиться внутрь.
Карету легонько трясло на поворотах, но в целом крепкие лошадки сносно преодолевали путь. Весь день проведший на ногах Сасори устало склонил лохматую головёнку на колено Орочимару. Тот рассеянно поглаживал рукой по спутанным кудрям мальчишки и довольно мерзко улыбался сидящему напротив Кабуто.
«Помню, как меня поразил размер поместья. Я видал много красивых и богатых зданий до встречи со Змеем (конечно, только снаружи), но эта постройка поразила мои начинающие расцветать романтические соображения. Единственное, что я могу сказать, - это то, что поместье выглядело внушительно и производило неизгладимое впечатление, правда, со знаком минус. Больше всего оно напоминало мне логовище паука: многочисленная паутина запутанных коридоров, переходиков, спусков, подвалов и чердаков.
Жизнь тогда казалась мне поистине сказочной: шутка ли, мальчишка с улицы стал пажом знатного господина! Орочимару из кожи вон лез, чтобы облагодетельствовать «своего мальчика», как он выражался. Эта мерзостная тварь лгала, как дышала, притворялась, как жила. А глупый мальчишка развесил уши и не замечал странностей своего благодетеля.
Конечно, я не раз возвращался к вопросу о солнце. Потом к ним прибавились вопросы о том, почему господин спит почти в подвале, почему я никогда не вижу, как он ест и вообще бывает на кухне. Не получая вразумительного ответа, я списывал эти заморочки на причуды аристократов.
Слуг в поместье не было совсем. Почему? Это я узнал только через четыре года после своего прибытия туда. И тогда настоящая сущность моего покровителя раскрылась мне во всей своей красе».
- Орочимару-sama… - Кабуто странно всхлипнул. Сасори никогда не слышал у него такого голоса. В нём были нотки мольбы, страха и отупляющей покорности. Подросток, вздумавший наведаться посреди ночи на кухню, чтобы попить, так и замер с занесённой рукой над изукрашенной дверной ручкой.
- Ш-ш-ш, не так громко, Кабуто. Ты можешь разбудить моего мальчика.
- Я не понимаю, зачем вы приблизили его к себе, господин. – Судорожный выдох. – Для чего? Он едва вышел из детского возраста…
- Рвать готовящийся раскрыться бутон всегда слаще, чем уже распустившийся. – Хриплый смех, от которого по коже юноши, едва прикрытой ночной рубашкой, побежали мурашки.
- Поэтому вы не обращаете на меня внимания?
- М… А что я сейчас делаю, по-твоему? – Шёпот стал тише, и Сасори пришлось полностью облокотиться на дверь и прижаться к ней ухом, чтобы не упустить ни слова. Он чувствовал, как воистину гигантскими скачками в нём нарастает тревога, но словно приклеился к поверхности. Судя по тем звукам, которые издавал время от времени Кабуто, ему было довольно хорошо… мягко скажем. А подросток вдруг с неожиданной ясностью вспомнил масленый взгляд иностранного купца и его противные руки. Он зажал рот ладонью, чтобы ненароком не издать испуганный вопль.
- Обратите… меня… - Непонятная просьба смешалась со стоном. – Вы постоянно… отказываетесь…
- Ещё не время, Кабуто-chan. – Вслед за этим последовал исполненный такого животного желания крик, что юноша за дверью вскрикнул от неожиданности, внутренне содрогаясь от омерзения. Дверь внезапно поддалась под его руками: на несчастье Сасори, она не была заперта. Невольный свидетель шлёпнулся на пол кухни, путаясь в складках ночного одеяния.
То, что открылось его взору, было неожиданно, но напугало его даже больше, чем то, что он себе представлял.
Кабуто сидел на столе, упираясь одной рукой на поверхность за спиной. Взгляд его был подёрнут дымкой животного удовольствия, глаза фактически расфокусированы. Рубашка, всегда аккуратно и чинно застёгнутая на все пуговицы, у ворота была безнадёжно разорвана, ткань каким-то чудом держалась на предплечьях.
Орочимару нависал над своим подчинённым, придерживая его одной рукой за талию. Услышав звук распахивающейся двери, он поднял склонённую над Кабуто голову, и Сасори с одуряющим приступом паники увидел, как его господин демонстративно слизывает кровь с губ, влажно сверкая бритвенно-острыми клыками. Зрачки глаз, и раньше не блещущих размером, сейчас уменьшились до булавочной головки. Этот потерявший абсолютно всё человеческое взгляд словно пригвоздил бедняжку к полу - разум понимал, что нужно бежать, бежать как можно дальше и скорее, но тело не желало двигаться, завороженное янтарными сполохами.
- Ай, нехорошо как. – Даже голос Орочимару изменился, став более глубоким. Он отодвинулся от Кабуто, который со стоном потянулся за ним следом, гладя своё растерзанное горло. – Я надеялся подождать, когда тебе исполнится лет пятнадцать…
- Ты… Ты упырь! – Это было совсем не то, что хотел сказать испуганный до полусмерти Сасори, но слова сорвались с языка раньше, чем подросток успел их осмыслить.
- Вампир, - с подозрительной миролюбивостью в голосе поправил Орочимару. – Для поддержания жизни мне нужна только кровь - упыри же пожирают мертвецов. Вампир – своего рода аристократия среди восставших.
- Чудовище… - Юноша постепенно отползал от господина. Его глаза расширились до предела и грозили выскочить из орбит. – Монстр! А я верил вам!
- Ты так говоришь, будто я тебя предал, - небрежно произнёс Орочимару, невесомо скользя вслед за Сасори. – Но ведь я не обещал тебе, что расскажу тебе всю правду про меня, верно? Разве я тебя хоть в чём-то обманул, малыш?
- Не смей называть меня так! Извращенец! Исчезни, пропади! – истерически надрывался Сасори, его страх чувствовался почти физически, оседая сладковатыми комочками на языке. – Я… я приведу сюда Инквизицию! Служители церкви сожгут тебя на костре, чудовище!
- Да? – Глаза Орочимару опасно сузились. – Мне не нравятся такие разговоры, ангел.
- Плевал я! – Ноги Сасори отчаянно дрожали, но он всё-таки делал попытки встать на ноги. – Выпусти меня отсюда!
- Какой проблемный мальчик. Хорошо, скажу сразу и доступными словами: тебе отсюда не уйти. Никогда, ангел, слышишь? Никогда. Может быть, я бы и позволил тебе покинуть моё жилище. - Он вздохнул с притворной печалью. - Но ведь ты пообещал, что сообщишь обо мне и моих… недостатках служителям церкви. А этого я допустить никак не могу, увы, малыш. Конечно, было бы глупо предполагать, что инквизиторы поверят такому мальцу, как ты, но лучше всё-таки не рисковать, как ты думаешь?
- Я обязательно сбегу!
- Ну уж нет. – Неуловимо быстрым движением Орочимару оказался рядом с юношей и схватил за тонкое запястье. Раздался едва слышный хруст, и Сасори с криком упал на колени, подвывая от боли в сломанной руке. – Я люблю, когда меня окружают красивые вещи. Но знаешь что?
Он наклонился ниже и прошептал на ухо несчастному:
- Ещё больше я люблю их ломать.
«Так начались восемь лет моего заключения. Орочимару не стал со мной церемониться. И в последующие года я на собственной шкуре узнал, на что способна его поистине безграничная извращённая фантазия.
Под поместьем Змей содержал целую алхимическую лабораторию, куда поместил меня в качестве подопытной крысы. В первое время меня содержали в одиночном каменном мешке, где не было даже соломы для сидения. Стены были толстыми и массивными, но даже сквозь них я мог слышать дикие, исполненные нечеловеческой муки крики, которые долетали, наверное, из главного помещения лаборатории…
Память вампира такова, что содержит абсолютно все сведения до мельчайших подробностей. Я до сих пор помню, как меня рвало прямо на пол камеры только от криков, которым пропиталось всё моё существование в качестве пленника. Я засыпал (точнее, проваливался в лихорадочный бред) и просыпался под звуки человеческого страдания. И каждый раз молился всем известным мне богам, чтобы когда-нибудь я сам не издавал бы подобные звуки. Но, видимо, Аматерасу отвернула свой светлый лик от маленького, напуганного мальчика…»
- Как поживаешь, ангел? – Неторопливые шаги, щелчок запираемой двери.
Снова.
Сасори смотрит в потолок бессмысленным, потухшим взглядом. Он со вчерашнего дня (или позавчерашнего?) хочет пить, но пересохшие губы не двигаются. Даже если бы они двигались, Орочимару не услышал бы ни единой мольбы о пощаде.
Сколько прошло времени? День, неделя? А может быть, сотня лет?
Стол, к которому прикован подросток, холодит горящую жаром кожу. Теперь у него постоянно высокая температура. После какого-то препарата, подействовавшего не так.
Он слабо удивляется, как ещё не потерял человеческий облик от несметного количества наркотиков и неведомых снадобий, которые в него пачками вкалывают ежедневно. Вон, сосед по камере уже давно свихнулся и разговаривает с головой своего несостоявшегося брата-близнеца. Кажется, его звали Сакон… Или Укон?
Перед мутным взглядом из тьмы выхватывается ненавистное лицо мучителя.
"Ну, во что сегодня поиграем?"
- Вижу, что не очень… м-да. – Ладонь вампира, затянутая в белую перчатку, поглаживает впалую мальчишескую грудь. Сасори даже не шевелится.
Некоторое время назад он бы кричал, бился и сходил с ума от омерзения. Сейчас ему почти всё равно.
"Только не делайте мне больно".
- Сегодня опытов не будет, сладкий. – Голос Орочимару подозрительно радостный, и это задевает тревожную струнку внутри пленника: этот демонами трахнутый ублюдок придумал что-то новенькое.
Надо же, его ещё волнует, что с ним произойдёт. Жаль, что он не умеет пока полностью отгораживаться от окружающей действительности.
- Сегодняшний эксперимент будет признан удавшимся, если к концу я услышу твои просьбы пощадить. – Шёпот обжёг ухо. Правая бровь Сасори дёрнулась, да и только. Пусть попробует, раз такой умный и изобретательный.
Только… зачем он расстёгивает кандалы?
- Знаешь, - продолжал радостно вещать Орочимару, – я тут вспомнил на днях, как ты когда-то жаловался мне на приставучих мужчин, которые постоянно хотели затащить тебя в свою постель. Должен сказать, - он выдержал эффектную паузу, от которой всё внутри Сасори словно смёрзлось, - я полностью разделяю их рвение.
- Что? – почти беззвучно прохрипел подросток. Он пытался заставить голову работать, но мысль пока не желала осмысливаться быстро. Только чувство опасности, давящей и пугающей до истошного крика, вдруг стало накапливаться где-то на грани сознания. Пленник думал, что ничего хуже пыток с ним уже не случится. Он даже убедил себя, что готов расстаться с жизнью в любой момент, ведь она будет означать избавление от страданий. Но все чувства сейчас надрывались о том, что самое страшное и мерзкое ещё впереди.
- Ты ведь терпеть этого не можешь, так? Более того, ты до безумия боишься, что это когда-нибудь может произойти с тобой, - до тошноты сладко произнёс Орочимару, склоняясь над распростёртым измученным телом. – Я чувствовал тогда твоё отвращение и твой страх…
Холодная рука погладила мальчика по щеке.
- Так вот, ангел. Этот страшный для тебя день наконец настал.
Понимание пришло так резко и неожиданно, словно в мозг на мгновение вонзилась игла, смазанная сильнодействующим ядом. До этого Орочимару несколько раз пытался вывести его из себя, но в ответ получал только презрительное молчание. Или крик – если Змей был не в настроении.
Такого истошного вопля, который издал Сасори, вампир явно не ожидал, потому что напуганный до крайности подросток смог с неимоверной быстротой вывернуться из-под нависшего над столом хозяина. Он ударился о каменный пол, задев виском угол кушетки, но боль, пронзившая и без того измученное тело, не смогла остановить его дикое желание убежать, скрыться, спрятаться. Угасающим уголком сознания он понимал, что, если не предпримет чего-нибудь, боли будет гораздо больше, а за ним последует и унижение. Что предпринять, Сасори не думал: мальчик вообще потерял способность соображать от страха. Ужас липкой плёнкой накрыл его, мешая думать, мешая сопротивляться.
Хоть как-нибудь.
Но как может противостоять вампиру обычный, перепуганный до смерти мальчишка?
Ноги почему-то не держали его. "Почему вы не двигаетесь?! Пожалуйста, пожалуйста, унесите меня отсюда!"
В горле клокотали пока ещё сдерживаемые рыдания. Сасори царапал колени и ладони о каменную кладку, но слепой страх толкал его вперёд, побуждая оказаться как можно дальше от источника кошмара.
Вдруг на свалявшихся, бывших когда-то неистово алыми волосах, сомкнулись сильные пальцы. Подросток отчаянно заверещал и забился, неистово дёргаясь:
- Нет, нет!!! – По грязным щекам потекли ручейки слёз. – Не трогай меня, нет!!!
- Хм, кажется, я задел больную тему, верно? – Ох, как ему хотелось разорвать собственными руками это омерзительно совершенное лицо, выдавить этому содомиту глаза так, чтобы теперь он - он, а не Сасори - кричал от боли и унижения.
- Я убью тебя, тварь!!! – надрывался несчастный, не оставляя попыток вырвать свои худенькие запястья из ужасающе сильных рук Орочимару, не обращая внимания на то, что кости почти трещат от таких порывов…
- Обязательно, - сладко шепчет этот демон, задирая мальчишке голову и целуя – нет, кусая, раня бритвенно-острыми клыками его губы. А Сасори кажется, что его язык истерзан в лохмотья, по подбородку бежит кровь. – Но сначала я тебя проучу, ангел. Ты навсегда запомнишь, кому ты принадлежишь.
- За что? – Вдруг тихо, как будто на мгновение избавившись от своей всепоглощающей паники, спрашивает мальчик. Но глаза его, широко раскрытые и бессмысленные, абсолютно безумны.
- Люблю ломать красивые вещи. – Орочимару ухмыляется. В будущих кошмарах подростка навсегда отпечатается этот оскал.
Одежды на хрупком тельце совсем немного. Это даже одеянием-то можно назвать лишь с очень большой натяжкой. И рвётся легко, как будто специально приготовлена только для этой цели…
- Хватит. – Сасори плачет, спрятав лицо в ладонях. Гордость забыта сейчас – если есть хоть один способ избежать этого унижения. "Пусть Орочимару удовлетворится мольбой, которой так ждал, прошу, Провидение, услышь меня… Хоть один раз". – Пожалуйста, остановись!
- М? – Вампир склоняется ниже и демонстративно облизывается. И, ещё не закончив фразы, мальчик понимает, что у него ничего не выйдет. Не нужна этому садисту никакая мольба: его развлекает сам процесс. – Я, кажется, что-то слышал?
- Я буду послушным, - тараторит Сасори, глотая окончания, боясь, что его выдержки не хватит надолго. Тело вампира омерзительно холодное, как у свежевырытого из мёрзлой земли трупа, и тяжёлое. - Я буду добровольно участвовать в твоих экспериментах, буду делать всё, что ты мне прикажешь. Только не делай этого! Не надо…
Ответ Змея оглушает его:
- Но ведь так совсем не интересно.
Каждый раз, когда Орочимару подается вперёд, мальчик кричит. Кричит истошно, жалобно, раздирая самую душу. Тело ещё инстинктивно бьётся, пытаясь уйти от омерзительных ощущений, но разум… разум поразительно чист. Хотя Сасори сейчас неистово желает сойти с ума или хотя бы потерять сознание. Он словно чувствует, как его постепенно захватывает скверна – теперь ему вовек не очиститься от её липкой грязи. В ушах звенит от собственных воплей, горло безжалостно сорвано.
Вампир заставляет его смотреть ему в глаза во время всего процесса. Его зрачки впиваются в глаза мальчика, как раскалённые добела металлические штыри, отчего по щекам безостановочно текут слёзы.
И тем не менее… Подросток говорит. Каждый раз, когда очередной толчок заставляет его прогибаться в болезненном спазме:
- Я убью тебя. Обязательно убью.
Крик.
- Я заставлю тебя захлебнуться в собственной поганой крови, проклятый вампир.
И ещё один.
- Ты будешь подыхать долго и мучительно, а я буду смотреть на это и смеяться. Ты сдохнешь, как облезлая собака, и никто не вспомнит о тебе. Я сотру даже память.
Хриплый стон…
«Бессчётное количество раз я молил небеса о смерти или хотя бы сумасшествии. Первые разы я ещё как-то пытался сопротивляться, хоть и знал, что проиграю в любом случае. И всё-таки в попытках борьбы ещё теплились остатки моей гордости, с которой я отчаянно не хотел расставаться. Пожалуй, только осознание того, что я живой человек, что я чувствую, что я не подстилка для сбрендившего вампира, позволяло мне раз за разом повторять бесплодные попытки.
Потом и они исчезли. Я как будто перестал чувствовать, отрешился от мира. Я видел, дышал, слышал, но не чувствовал. Так было легче переносить унижение. Всего лишь представить, что тебя нет, что это не твоё тело распято на полу в позе морской звезды, что это не тебя похотливо трогают до жути ледяные руки мертвеца. И Орочимару это не порадовало. Самое мерзкое в том, что спустя какое-то время я понял, что хочу его. Видимо, его укусы вызывали не только потерю крови. Он заставлял меня ломать собственную силу воли, и я… я не мог этому сопротивляться. Я подходил, стоило ему поманить меня пальцем. Я плакал, если он того желал. Я сам умолял его взять себя. И всё это в здравом уме. Сознание никогда не оставляло меня, и это было мучительнее всего.
Довольно смутно помню, как он вырезал на моей спине какой-то рисунок тупым ножом. Те моменты слились для меня в один сплошной вопль боли – дикий, надрывный, вперемешку с рыданиями… Не понимаю, как я не умер тогда от потери крови и от заражения, которое попало в распоротую до мяса спину. Я лишь радовался, что не могу видеть её, – мучения были такие, как будто меня живьём ели могильные черви. И всё же вампир беспокоился, что я умру от таких экспериментов, - каждый вечер приходил Кабуто и обрабатывал чем-то мою несчастную спину. Боль стала утихать со временем, но это не утешало – это значило лишь, что издевательства вскоре продолжатся, как только я окрепну.
Судьба снова дала мне шанс, когда Кабуто в один из визитов забыл одну из своих медицинских игл на полу моей камеры. И снова я безнадёжно его упустил».
- Не делай глупостей, ангел, - хмуро проговорил Орочимару, глядя на прижавшегося к стене юношу. Сасори отчаянно трясущимися руками удерживал перед своим горлом тонкую иглу, почти касаясь блестящим кончиком ходящего ходуном кадыка. Металл холодил кожу дыханием смерти. И парень, к своему великому ужасу, с радостью приветствовал Бледную Госпожу.
- Не подходи ко мне. – На губах Сасори расцвела безумная, болезненная улыбка.
«Вот так я и стал вампиром. Если бы мне хватило ума, я бы прирезал себя сразу же после того, как за Кабуто закрылась дверь, а не стал бы дожидаться Змея, чтобы покончить с собой на его глазах… Если бы… Глупая, глупая детская гордость! Не следовало тебе селиться в теле мальчишки, вскормленного трущобами. Тебе больше подошли бы королевские хоромы героев прошлого. Но я не был героем и никогда им не буду. Ни до, ни после смерти.
Орочимару приспособил моё новое состояние к своим опытам. Скажу честно, то, что он творил со мной, вначале казалось мне полным безумием - казалось, что он теперь не волнуется о том, что я могу умереть. Такие истязания не могло бы вынести ни одно человеческое тело, и всё же я жил. Находясь между бредом и явью, но жил. Я потерял счёт тому, сколько раз были сломаны мои пальцы, сколько раз мне живьём вынимали рёбра, сколько раз вспахивали вдоль и поперёк. Эти чудовищные раны заживали с ужасающей скоростью: всего день-два требовалось телу, чтобы вырастить заново кости, нарастить на них мясо и обшить кожей. И никаких рубцов. Только застарелый шрам в виде крыльев, о котором я узнал, когда выбрался из заточения, так и не исчез. Орочимару, очевидно, пытался понять, насколько далеко простирается способность вампира регенерировать, а я стал его идеальным подопытным…
А потом пришла жажда. Когда Змей издевался надо мной, я чувствовал боль от ран, но все они заживали. А голод зажить не мог. Я метался по камере, как обезумевшее животное, от жгучей боли в горле раздирал себе шею, почти в припадке рвал волосы на голове. Язык ощущался, как сухой валик, нёбо словно песком присыпало. Адекватность во мне ушла в минус - я готов был грызть прутья решётки, чтобы выбраться и… что? Убить? Разорвать на части первого же человека? Вцепиться в шею, ощущая, как в горло хлещет поток крови? О да!
Обезумевшее, мерзкое животное.
За то время, что я в качестве вампира провёл в темнице, Змей позволил мне утолить жажду только раз, когда природной регенерации стало не хватать для заживления ран. Насколько я понимаю, я не питался месяцев восемь-девять – чутьё подсказывало мне, сколько раз всходило и садилось солнце за стенами узилища.
О, и здесь он показал свою извращённую фантазию во всей красе! Знаешь, кого он привёл ко мне?
Дитя. Девочку лет трёх».
Топот ног. Отдалённые визгливые крики, гулом отдающиеся в подземелье. Люди… много людей. Они с факелами. "Что им нужно? Откуда? Может быть, они помогут? Что будем делать, Сасори?"
Юный вампир шарахнулся к решётке и закричал, привлекая к себе внимание. Ему было всё равно, что неожиданные гости могут оказаться его убийцами. Вдруг это инквизиторы? Они будут только рады поймать слугу дьявола…
Это действительно были они. Несколько десятков человек. Они открывали решётки, вытаскивали находившихся там пленников (точнее, то, что стало с этими пленниками) и приканчивали монстров на месте. Головы Сакона и Укона ударились о пол почти одновременно, Джуго упал, не успев даже поднять своей жуткой руки… Сасори мешком свалился у самой решётки, притворяясь мёртвым, что было вполне убедительно: смертельная бледность не оставляла вариантов. Лязгнула открываемая дверь.
- Этот дохлый. – В бок ткнулся чей-то сапог.
- Продырявь для пущей надёжности, - откликнулся кто-то.
«Сейчас!»
«Мертвец» с поразительной быстротой для трупа подскочил с каменного пола и жадно вгрызся в шею инквизитора. Тот даже закричать не успел: гортань была почти вырвана с мясом.
Кровь живительной влагой хлестала в него, и Сасори был словно опьянён. Много… сладко… ещё.
- Эй, ты что там застрял? – В проёме возник ещё один, видимо, тот, кто дал «мудрый» совет. Его глаза расширились от ужаса. – Во имя…
Вампир бросил на пол мертвеца и рванулся ко второму человеку.
Голова его отлетела к стене, как мячик.
Взгляд Сасори прояснился от кровавой мути. Скоро здесь будут другие инквизиторы, а он не был уверен в своих способностях. Один-два ещё никуда не шло…
Решение пришло само собой: если голова того несчастного отлетела с такой лёгкостью, то что скажут каменные стены? Выпитая кровь в несколько раз увеличила и без того немалые силы.
В глаза ударила белизна январского снега. За стенами темницы сияла зимняя ночь. Невероятно светлая для глаз, несколько лет видевших только тьму да чадящий свет факелов… Вампир был ошеломлён, парализован, сломлен. Его волосы трепал холодный ветер, впутывал в огненные пряди узорные снежинки, а Сасори всё никак не мог насмотреться на мир, надышаться леденящим воздухом, хоть он уже и не был ему жизненно необходим. Алое зарево горящего особняка смотрелось на фоне антрацитового неба невероятным, волшебным действом. Тугой узел где-то внутри груди юноши, давивший всё то время, когда он был вампиром, стал слабеть, слабеть… и вдруг лопнул. Стало пусто и до упоения свободно.
И Сасори понял, что это означало.
Тени шарахнулись в стороны, когда окрестности поместья огласил громкий, истеричный смех бывшего пленника.
Фанфик добавлен 22.08.2012 |
1877
Авторизируйтесь, чтобы добавить комментарий!