Мечтатели
Любые ужасы почему-то ассоциируются с ночью, затянутым тучами небом и холодным ветром. Без фонарей на улице, со скрипом полов дома. Это даже немного глупо – бояться только ночи. Конечно, ничто вас не спасет, если в темноте и правда спрятались кошмары – рано или поздно, однако им надоест сидеть тихо, и они вытянут свои когтистые руки из темноты, но… Говорить о том, что все и так знают, нет смысла.
Отчего-то день для всех день ассоциируется со спасением, солнце – с оружием против всех кошмаров. Может, от страшных снов это и правда спасет, но зачем бояться того, чего не существует? Настоящие кошмары – это не страшилки и не сны, заставляющие проснуться в холодном поту, потому что последние дают хотя бы гарантию, что ты жив. Настоящие ужасы – это война, чума, голод. То, что выедает все человеческое в душе, заменяя отчаянием и тупой животной злостью за то, что злая пора наступила.
Война ужасна – она не щадит жизней. Для нее нет стариков и детей, слабых или сильных, богатых или бедных. Для войны нет хорошей или плохой стороны – у каждой стороны своя правда, и уже неважно, кто на кого напал и зачем. Каждый найдет «хорошие» причины для убийства еще одной сотни людей.
~*~
Солнце заставляло глаза слезиться, а девушка даже век прикрыть не могла. Идеально голубое небо не было запачкано облаками - только пролетавшими изредка стаями птиц. Трава под ее руками была мягкая, еще не успевшая выгореть под бешеным солнцем.
Сакура попыталась издать стон, желая в этом звуке выплеснуть все напряжение и умереть спокойно, но не могла. Погрызенная шея вела за собой разрыв связок, и девушка не имела возможности издавать даже гортанных звуков. Контролировать для Харуно ее же тело было чем-то неподвластным: эхом она чувствовала, что с ним происходит, но не могла даже прикрыть губы или закрыть глаза. Слез было очень мало, чтобы те смогли защитить глаза, и в том, что скоро она перестанет видеть вообще, Харуно не сомневалась. Солнце должно было двигаться, но, видимо, застыло на месте.
Что-то с хлюпающим чавканьем поедало ее кишки, которые почти вываливались на землю из распоротого живота. Неприятный смрад разорванных внутренностей и крови пропитал воздух вокруг, разрушая визуально идеальный пейзаж. Сакура чувствовала, когда это, призывное нечто, от которого несло дымом, касалось острыми зубами ее плоти. Чувствовала, как оно перебирает длинным носом содержимое ее чрева, словно роясь в поисках, найти что повкуснее, словно в миске, вороша все.
Это, наверное, было даже хуже, чем сгореть заживо. Через мерзкое чавканье пробивались звуки поющих птиц, совсем не осознающих того, что происходит в их сказочном лесу. На мягкой траве, опутанной корнями деревьев, лежали трупы десятка людей, одетых в форму шиноби. Чьи-то тела были разорваны полностью, у кого-то не хватало конечностей, и они были безвозвратно мертвы. А Сакура была жива, но это состояние едва ли можно было назвать жизнью.
По ее телу лилась мягкая зеленая чакра, позволяя Сакуре поддерживать жизнь даже в таком ужасном состоянии. Техника активировалась самопроизвольно и не давала человеку потерять сознание, а Сакура почти проклинала Хокаге за то, что она заставила ее выучить этот медицинский навык. Харуно не могла представить ощущения хуже: чувствовать боль, слышать звуки и ощущать запахи, но быть парализованной, особенно, когда это все происходит с тобой. Это – как персональный мини-ад на земле. Если бы только Харуно могла контролировать свое тело, она бы одним движением могла себя убить и избавиться от этих мучений. Если бы только на одно мгновение ей далась возможность двигаться…
Сердце разрывалось от боли и обиды за то, что ей не дают умереть. Сакура могла лишь надеяться на то, что чакра когда-нибудь закончится, и она просто сдохнет от потери крови и травм, несовместимых с жизнью, или призывное чудовище отгрызет голову от тела, но почему-то чакра не кончалась, а чудовищу слишком нравились ее внутренности.
Сакура не могла думать ни о том, что, возможно, Коноха уже стала пеплом, пока эти чудовища грызли их отряд, не могла думать о том, что именно Саске призвал этих чудовищ и сразу двинулся дальше – к Конохе – прежде этого укутавшись в черный плащ с красными облаками. Страх за Наруто, который, казалось бы, навечно поселился в ее сердце, исчез, потому что в голове была только одна мысль. Сакура мечтала не о том, чтобы выжить, не о том, чтобы Коноха осталась целой.
Она мечтала только о смерти.
~*~
Деревня горела.
Дома умирали в пламени, а паники среди людей уже не было, потому что некому ее было разводить. Кому удача улыбнулась – хотя слишком жестоко звучит тут «улыбка» - успели скрыться вместе с отрядом шиноби, но большинство погибло в огне или было поймано и разорвано на части в лесах.
Преисподняя на самом деле развернулась на земле. Жуткие чудовища и незатухающий огонь были его неизменной атрибутикой, а вместо Дьявола стояли люди, безразлично взирая на смерть целого народа. Их народа. Хотя, даже Дьявол был бы менее жесток.
Наруто не трогали. Он лежал, распластавшись на траве, на склоне, откуда открывался ужасающий вид на умирающую Коноху. Кожа его покраснела и запузырилась, практически слезая. Ветер обжигал плоть еще больше, но эта боль Наруто почти не чувствовалась.
Он был где-то на грани сознания. Он видел почерневшее от дыма небо, откуда должен был хлынуть дождь, когда адское пламя потухнет. Пускай его глаза заслонила пелена чужого безумия, Наруто еще боролся.
Лис смиренно сидел в клетке, оголив в ухмылке свои острые зубы. Он молчал, не подначивая носителя на освобождение, не шептал ядовитые слова, которые могли породить злость в душе Наруто, уже так уставшей от постоянной боли за всех, кроме себя.
Кьюби ждал. Наруто, в момент выпустив всю мощь, которую так старался сдерживать, теперь умирал. Вечный огонь был отчасти его виной – чакра, выпущенная им в секунду, до сих подпитывала огонь и клубилась над деревней оранжевыми пузырями. Обессиленный, Узумаки желал выжить, готов был терпеть вечно боль от облезшей кожи, лишь бы печать не испарилась окончательно.
Он терял свои мысли, но все же понимал, что сотворенное им ужасно, но почти ничто по сравнению с тем, чему будет суждено случиться, умри он. Когда Кьюби вырвется наружу, не погибнув вместе со своим джинчурики.
Когда зверя запрут в клетку и воссоединят с собратьями, создав нечто, что повергнет мир в Хаос.
Сознание ускользало от него сквозь пальцы, а смерть подходила все ближе.
Мечта о жизни растворялась в тяжелом воздухе, пропитанном обжигающей чакрой.
~*~
Дождь резко ударил из черного неба, и последние языки пламени, что объяли остатки домов, превратились в сизый дым. Тот поднимался к небу, унося души погибших.
Каменные лица Хокаге, если бы могли выражать эмоции, скривились бы от боли. Со склона представал полный вид разрушенной Конохи, обращенной в пепел. Сквозь звуки ливня слышались хлопки исчезающих чудовищ.
Удовольствие, которому даже сравнения не было, грело Саске так же, как и теплая кровь, стекающая из открытых ран. Кровавые дорожки будто бы въелись в его щеки, не позволяя дождю смыть себя.
Учиха наслаждался, не ведая о том, что будет с ним поле момента «Х», когда ощущение сладостной неги спадет. Его разрывало от жестокой радости, и хотелось громко-громко рассмеяться. Настолько переполнило его наслаждение, что все внутри сжималось в тугой комок, принося тупую боль.
Сумасшедшее счастье захватило в плен Учиху, и сознание его накренилось на грани здравомыслия и безумства.
Коноха была сожжена до пепла.
Нет!
Конохи уже не было.
Саске исказил губы в хищном оскале, любуясь на результаты своих трудов. Как долго он шел к подобному итогу, и ни разу сожаления о содеянном в прошлом не коснулось его сердца.
Все спало в момент, осыпаясь с плеч багровой крошкой. Учиха превратил оскал в простую ухмылку и развернулся, не желая больше смотреть на выжженную землю. Теперь ему претила сама мысль о том, что тут когда-то стояла величественная деревня Коноха.
Он сделал пару шагов к раскидистому лесу, обнимавшему склон, и застыл на месте. Саске почувствовал, как невидимыми гвоздями его ноги прибивают в земле, и не смог удержаться, упав на колени. Недавние раны открылись вновь, и кровь хлынула оттуда, смешиваясь с засохшей багровой коркой.
Глаза взорвались болью, словно их выжигали раскаленной сталью. Ручейки свежей крови заструились по щекам, а Учиха почти поверил, что это расплавленный белок, если бы сквозь кровавую пелену не пробивались бы контуры раскидистых деревьев.
На доли секунды он потерял контроль над своим телом, а земля вокруг него уже была поглощена черным пламенем Аматерасу.
Языки пламени буйно колыхались из стороны в сторону, подползая все ближе. Темный огонь накинулся на беспомощного Саске, которого уже не слушались ноги. Опалая одежду, пламя перетекало, словно вода, на побледневшую кожу с темными прожилками вен.
Протяжный крик застыл острым комом в горле, и Учиха сжал свою шею, желая вытолкнуть колющее нечто. Пламя не сжигало его кожу, оно, будто наслаждаясь, пожирало его, словно тысяча мелких гусениц – так же медленно, как и мучительно.
Саске знал эту боль, когда Аматерасу брата охватило его крыло, но сейчас было в миллиарды раз больнее. До такой степени, что Учиха перестал понимать, кто он, запутавшись в сетях собственного оружия. Одним разумным образом промелькнул Итачи, с жалостью взирающий на него, но хрупкий образ растворился в огне и забылся в тот же момент.
Учиха безвозвратно умирал.
Его мечта была исполнена, и Саске больше не было места на земле, но его разума уже не хватало на то, чтобы осознать это.
Фанфик добавлен 26.12.2011 |
1555
0
