Пацанка.Глава 12
- Сегодня закончено расследование по громкому и нашумевшему делу, в котором замешан известный во всей Японии предприниматель – Орочимару-сама. В деле говорится о том, что он – мафиози, по вине которого вот уже не один год в Токио, и не только в Токио, пропадали люди. Также известно, что именно этот человек руководил всей Токийской мафией и именно по его приказу был ограблен Токийский Государственный Банк, - голос диктора разносился из телевизора, прикрученного под потолком.
В палате было тихо и спокойно. Мерно снималась ЭКГ, медленно капало лекарство в капельнице. На прикроватной тумбочке стояло множество цветов, аромат от которых смешался в какую-то невообразимую гадость.
Саске пришел в себя только утром. Первое, что сделал молодой человек – включил телевизор и нашел информационный канал. Учиха прослушал весь выпуск новостей. Говорили только об одном – об Орочимару.
Он прекрасно помнил, что, лежа на руках брата, сквозь опущенные веки видел испуганное лицо Харуно. Слышал угрозы Орочимару, заметил, насколько непробиваемым стало лицо Джирайи. Он не чувствовал боли, по крайней мере – физической.
Пытался защитить Сакуру – в итоге, ничего не смог сделать. Брюнет даже не знал, жива девушка или нет.
Саске повернул голову и посмотрел на многочисленные цветы. Некоторые букеты были просто восхитительными: лилии, розы всевозможных сортов – все было так обыкновенно. Он мог почти точно сказать, кому из его знакомых принадлежит каждый «веник». Вот только в самом углу, возле раковины в литровой стеклянной банке, стояли одуванчики, завернутые в газету.
Взгляд черных глаз приковался к этому «шедевру», не понимая, кто и зачем мог принести эти цветы. Они не дарили свой запах, не были яркими и красивыми, просто одуванчики, кое-где уже начинающие «опушаться».
На душе было неспокойно и тревожно. Что же было дальше? Чем все закончилось? И главный вопрос: где Сакура, где эта ведьма с зелеными глазами, где же эта несносная пацанка?
Капельница выдохлась, и прозрачная жидкость перестала капать по трубке. Вошла медсестра.
- О, Учиха-сама, вы уже очнулись? – миловидная девушка аккуратно вывела из вены катетер.
Саске облизнул обсохшие губы и впился требовательным взглядом в молодое красивое лицо.
- Сколько я тут валяюсь? – хотел ли он спросить именно это? Вряд ли.
Медсестра улыбнулась и погладила Учиху по плечу. Этот вопрос задавал почти каждый, кто выходил из комы.
- Неделю, Саске-сама. Вы пролежали без сознания неделю. Слава Ками-сама, что в больнице была нужная вам кровь.
Учиха отвернулся и посмотрел в окно. Неделя. Сколько же всего могло произойти за эти семь дней? В его жизни все стало происходить слишком быстро. Раньше он исчислял свой возраст годами, теперь – неделями.
Она появилась в его жизни всего две-две с половиной недели назад, но теперь мысли заняты лишь ей. Он наделал столько ошибок всего за неделю, что и пяти лет не хватит для того, чтобы их исправить.
Он лежит здесь, в этой комфортабельной палате, а она? Где теперь она? Почему не звонит Джирайя? Почему не приходит Итачи?
- Там к вам два посетителя, мне их пригласить? – ответом девушке послужит только лишь короткий кивок головой.
Медсестра ушла, забирая с собой стойку, на которой висел пустой пакет от лекарства. Дверь даже не успела закрыться, как на пороге показалась Карин.
Она не смотрела в лицо Саске. Ей было стыдно. Но она не могла не прийти. Стоит ли говорить о том, что, осознав свой поступок, девушка сама пошла к Извращенцу, сама во всем призналась. Она была готова понести любое наказание, лишь бы больше не чувствовать на своих плечах давящую вину.
- Саске-кун, прости, - соленые капли падали на кафельный пол, а плечи мелко вздрагивали.
Для Карин жизнь тоже начала отсчитываться совсем не по годам. Всего две недели назад она верила, что Учиха сможет её полюбить. Всего неделю назад ей казалось, что все будет хорошо. Всего неделю назад она разрушила жизнь ни в чем не повинной Харуно Сакуры.
- Зачем ты пришла? – Саске опять отвернулся. Ведь он ожидал увидеть совсем не Карин.
Красноволосая не тронулась с места. Она внутренне хотела всех этих жестоких слов, хотела, чтобы Учиха наорал на неё, ударил – да все что угодно, лишь бы получить то наказание, которого она так желала! Странно, но человек зачастую сам себя наказывает куда лучше, чем это делает полиция и суд.
- Саске-кун, пожалуйста, не молчи! Я пришла только ради того, чтобы попросить прощения! – голос ломался. Она плакала все сильнее и сильнее, задыхаясь от собственной ничтожности.
Учиха дернулся, но подавил в себе желание запустить в Карин вазой. Зачем ему кого-то прощать? Нет, не так. Как он мог ПОЗВОЛИТЬ себе кого-то прощать, если совершил намного большее зло? В сравнение с ним, красноволосая просто оступилась. Да, действительно, она все рассказала Орочимару, да, она уничтожила флешку, но он сам все разрушил.
- Мне не за что тебя прощать, Карин. Иди восвояси… - это было совсем не то, что ожидала услышать неожиданная посетительница.
Девушка упала на колени и прижала ладони к уже совсем мокрому лицу. Нет, она не уйдет. Тот человек, который на самом деле был ей дорог, который помогал ей во всех трудностях, который прибегал по малейшему зову, умер. И лишь она была виновата в его смерти.
Гоняясь за Учихой все это время, она совсем не замечала Суйгецу, считая его подкаблучником и слизняком. Но это она – слизняк. Он был готов сделать для неё невероятное, а она просто использовала парня.
- Прошу, не гони меня! Я больше не буду на тебе виснуть, Саске-кун! Мне больше не надо от тебя ничего! Просто не гони… - что мог чувствовать брюнет от таких слов? Боль. Боль оттого, что даже Карин быстрее его осознала, что потеряла самого дорогого человека.
- Подойди, Карин, - девушка, всхлипнув, вскочила и, навалившись на Саске, уткнулась в широкую грудь, рыдая все громче и громче.
А Учиха только поморщился оттого, что девушка совсем забыла про ранение. Но злости на красноволосую больше не было. Опустошение. Злость только на самого себя. Он пригладил уже успевшие растрепаться волосы. Он просто был рядом с тем человеком, которому был необходим.
Молодой человек больше не будет её отталкивать. Больше не будет унижать и издеваться над Карин. Он попробует ощутить то, что чувствовал Сасори, смотря на Сакуру. Саске попробует стать старшим братом для этой девушки, которая теперь совсем одна.
- Карин, это ты принесла мне одуванчики? – завернутые в газету цветы все не давали Учихе покоя. Что-то вертелось в мыслях, но, покрутившись, исчезало.
Красноволосая подняла изумленный взгляд на брюнета и покачала головой, стряхивая с ресниц нависшие капли слез.
- Нет, это не мои. Я принесла герберы.
Учиха удивленно изогнул бровь. Почему именно герберы? Эти живые «ромашки» никак не состыковывались с образом жесткой девушки-вамп.
- Ты же говорила, что тебе нравятся красные розы.
Карин грустно усмехнулась, снова прижавшись к широкой груди. Стоило ли сейчас говорить Саске, что про розы она ему соврала лишь для того, чтобы показаться чувственной и страстной особой? Стоило ли говорить о том, что она всегда ставила подаренные ей цветы на холодильник, чтобы не чувствовать так уже надоевший и опостылевший аромат? Да, наверное, стоило.
- Это ложь. Мне казалось, что я буду выглядеть более изящной, держа в руках розы. Мне казалось, что тебе нравится изящность. Мне казалось, что, если я буду красивой и утонченной, ты меня сможешь полюбить. Но я ошибалась. Ты полюбил другую, которая совсем не была утонченной и изящной. Ты смог полюбить только пацанку.
Саске было тяжело слышать эти слова. Он никогда, оказывается, не разбирался в людях. Он спал с Карин, использовал её, совсем не представляя, что девушка любит его, готова ради него на все. Он был рядом с Сакурой, играл с ней, приручил это непоседливое создание, а потом просто оставил.
Он любил читать сказки в детстве. Но до сих пор память донесла только фразу из «Маленького Принца» Экзюпери: «Мы в ответственности за тех, кого приручили». Саске не смог пронести эту самую ответственность за Харуно. Просто скинул её, как балласт. Скинул, а потом не смог идти дальше, постоянно оглядываясь назад.
Но теперь уже поздно, поздно что-то менять. Поздно винить себя и колоть угрызениями совести.
- Я не знал. Я ничего не знал, - ладонь напоследок прошлась по красным прядям, а глаза устало закрылись.
Карин привстала и посмотрела на бледное и когда-то так любимое и желанное лицо.
- Ты прав, я тоже ничего не знала.
Говорят, что курильщики умирают рано. Возможно. Но Сакура, наверное, желала смерти больше, чем чего-либо ещё. Что теперь у неё осталось? Чем теперь она будет дышать? Уже неделю она находилась в ступоре. Просто ничего не хотела знать, ни о чем больше не желала думать и вспоминать. Страшный сон.
Говорят, что в самолетах нельзя курить. Врут. Можно. Она, по крайней мере, скурила уже полпачки крепких сигарет. Ей никто ничего не говорил. Она оплатила перелет на частном самолете.
Рядом, весь в проводах и трубках, лежал Сасори. Она не знала, может ли он слышать, как она отбивает пальцами чечетку. Главное – он рядом. Жив. Хотя разве можно назвать жизнью то, что ожидает её брата?
Ему ампутировали руки сразу же, как только привезли в больницу. Тогда Сакура впервые видела, как может почернеть кожа. Некроз. Гангрена. Никто с уверенностью не мог сказать: выживет ли Акасуна. Бесцельное шатание по коридорам. Но в то же время она ждала. Ждала, когда хирурги вынесут вердикт ещё одному любимому ею человеку – Учихе Саске.
Девушка помнила каждую секунду после того злосчастного выстрела. Помнила испуганного Итачи, помнила побледневшего Джирайю и… все ещё шептавшего её имя Саске. Помнила, как Орочимару приставил к её виску пистолет и нажал на курок. Жизнь не проносилась перед её глазами. Только два лица она успела вспомнить: улыбающегося Сасори и жесткого и неприступного Учиху.
Выстрела не было. Патронов, как оказалось, было всего два. Первый мафиози потратил на Суйгецу, а второй – на брюнета. Она помнила, как Извращенец выстрелил Орочимару в плечо. Помнила, как тот согнулся и захрипел. Помнила, как стояла, бесцельно уставившись на Скорую, в которой увозили обессиленного брата и раненого Саске.
Помнила, как к ней подошел Итачи и молча поднял на руки. Они вместе бездумно бродили по светлым больничным коридорам. Они вместе наблюдали за тем, как персонал носился туда-сюда. Вместе. Теперь они больше, нежели просто знакомые, даже больше, чем закадычные друзья. Теперь они – семья. Семья, пережившая на своем веку столько, сколько просто невозможно было перенести одному человеку.
Теперь она их бросала. Оставила и Саске, и Итачи. Ей было просто тяжело смотреть в черные глаза братьев. Она улетела всего за несколько часов до того, как очнулся тот, ради которого она была готова отдать жизнь.
Последним человеком, с кем она разговаривала, была та самая Карин, что когда-то прервала их с Саске поцелуй. Та, которая, по сути, была виновата в том, что все так закончилось. Красноволосая просто встала перед ней, опустив голову и что-то шепча. Она просила прощения. Она сказала, что любила Учиху, что ревновала его.
Сакура больше не хотела, чтобы её что-то связывало со всей этой историей. Она не хотела помнить весь этот ужас. Она решила отпустить. Отпустить ненависть и злобу. Она простила.
Теперь начнется другая жизнь. Теперь, возможно, она больше не будет плакать. Нет, она обещает, что не будет! Ещё одна сигарета. Совсем безвкусная, не такая, как предыдущие десять. Даже не докурив до половины, она затушила её и присела рядом с Сасори.
Такой беззащитный, такой несчастный. Скоро все будет по-другому.
- Харуно-сан, - к ней подошел один из врачей, что вызвались сопровождать их, - а почему вы летите именно во Францию? Насколько мне известно, в Италии больницы не хуже, а цены куда приемлемей.
Как она могла объяснить молодому доктору, почему не хочет лечить брата в Италии? Как она могла ему рассказать, что когда-то хотела туда улететь с любимым человеком? Как она могла ему поведать, что оставила в Японии того, кого вряд ли когда-нибудь сможет забыть? Как могла передать все то, что чувствовала? Никак. Но ей надо выговориться.
Она смотрела в иллюминатор, щуря глаза от ярко-голубого неба. Совсем не такого, как на земле. Она, не отрывая взгляд, рассказывала врачу, как они познакомились с Сасори. Рассказывала, как счастливо жила их дружная семья. Рассказывала, как умерли родители, и как она попала в военную школу. Ей не было тяжело говорить об этом. Она не ждала ни похвалы, ни осуждения своих действий. Она просто рассказывала.
Её голос запнулся, как только речь пошла об Учихе. Розоволосая понимала, что, как бы она ни старалась, ей никогда не выкинуть Саске из своего сердца. Да и зачем, в принципе, это стоило делать? Люди же не выкидывают из памяти родителей только из-за того, что постоянно с ними ссорились в детстве? Нет, не выкидывают. И она не станет.
Доктор изумленно слушал это повествование, даже не представляя, что вот эта хрупкая девчушка могла столько пережить. Его расширившие глаза подернулись жалостью. Он знал, что лежащий красноволосый мужчина вряд ли когда-нибудь сможет жить полноценной жизнью. Зачастую, такие люди оставались одни. Но молодой парень почему-то был уверен, что розоволосая девушка ни за что не оставит своего брата.
Монитор, отображающий кривую сердечной деятельности, запищал. Пульс участился, а давление скакнуло вверх. Припухшие веки стали вздрагивать. Доктор быстро вынул трубку из горла Сасори и кинул взгляд на монитор.
- Сакура-сан, он приходит в себя. Я вас оставлю, но знайте, что ему придется нелегко, как только он почувствует, что рук нет, – доктор мог остаться, но решил уйти. Слишком многое произошло с этими людьми, чтобы они желали присутствия постороннего.
Акасуна пытался открыть глаза. Что-то совсем не так с его телом. Словно чужое и неродное – оно никак не хотело его слушаться.
Наконец, он смог увидеть светлый салон самолета. За те дни, что он провел в той самой комнатушке, на бетонном полу, Сасори совсем, казалось, отвык от дневного света. Чуть повернув голову, красноволосый мужчина заметил сестру, закусившую губу и теребящую свитер.
- Саку, сестренка, ты жива… - губы двигались плохо, а голос стал совсем тихим и хриплым, к тому же, горло нещадно болело от ранее присутствовавшей там трубки.
Девушка боялась даже дотронуться до брата, боялась причинить ему боль, боялась причинить ещё большую боль своими словами об ампутации. Она только сильнее закусила губу и дрожащей рукой дотронулась до щеки Сасори.
- Ты совсем отощал, нии-сан. Стал похож на ископаемого динозавра, - капелька крови стекла в рот. Теперь прокушенная губа точно будет ныть не один день.
Сасори слабо улыбнулся. Его мутило от постоянного вздрагивания каталки. Каталки?
- Сакура, а где мы? – такой, казалось, простой вопрос почему-то вызвал на лице его сестры невообразимую грусть. – Сакура, в чем дело?
Она замерла, просто не зная, как все сказать брату. Разбить его надежду на светлое будущее. Подвести черту под прежним существованием.
- Я продала дом, продала все акции. Теперь мы будем жить во Франции. Я уже присмотрела небольшую квартирку недалеко от самого центра Парижа. Теперь, Сасори, мы будем гулять с тобой по Елисейским полям, и наслаждаться запахом жареных каштанов. А потом бродить по многочисленным паркам, - что угодно, лишь бы не говорить про отрезанные руки!
Акасуна никак не мог понять, почему же они уехали? Почему сестра не дождалась, когда он придет в себя, и не посоветовалась? К чему вся эта кутерьма с продажей дома и акций? Почему только лишь квартирка, а не уютный домик вдали от городского шума?
- А Саске? Он прилетит позже? – отчего он это спросил? Почему-то ему казалось, что между сестрой и Учихой было что-то большее, нежели дружба.
Девушка застонала и уронила голову в ладони. Сколько можно? Сколько можно напоминать ей про Учиху? Неужели просто нельзя разорвать эти отношения, принесшие лишь страдания?
- Нет. С Саске все кончено. Он больше не появится в нашей жизни, - её голос был настолько безжизненным, что красноволосый решил утешить сестренку, погладить её по голове, как когда-то в детстве.
Сасори попытался поднять руку, но это почему-то не получилось. Он пробовал ещё и ещё, чувствуя, как напрягаются мышцы плеча, но не ощущал ни малейшего движения ниже. Сасори немного приподнял голову, не понимая, отчего такое простое движение сейчас ему не дается.
Он увидел. Осознал. Не понял и не принял. Рук, его рук не было. Обрубки лежали вдоль тела. Сасори закрыл глаза, а потом открыл, снова и снова пытаясь пошевелить пальцами. Они не шевелились. А все потому, что их не было.
Сакура отвернулась и молча глотала слезы, сминая так и не «добитую» сигаретную пачку. Сасори орал. Орал как сумасшедший, дергая ампутированными руками. Орал, пытаясь прогнать этот кошмар, пытаясь снова ощутить боль.
Вбежал врач и ввел в капельницу успокоительное. Ему не раз приходилось видеть, как люди кричат, понимая, что уже никогда не смогут прикоснуться к предметам.
Девушка согнулась крючком, зажмурив глаза, заткнув уши и плотно сжав губы, желая только одного: не видеть, не слышать и не говорить. Просто исчезнуть из этого самолета. Она никак не может помочь, а лишь только наблюдать.
Сасори больше не кричал. Он плакал, как маленький ребенок, не имея сил остановиться. Он уже давно не чувствовал эту соленую жидкость на своем лице. Теперь он беспомощней младенца. Теперь он не сможет защитить самого дорогого человека. Теперь он просто обрубок, который по какой-то ошибке остался в живых.
- Прости… - он смог выдавить только эти слова. Только эти слова могли заставить Сакуру обернуться к нему.
- Прости… - розоволосая пацанка дала себе обещание, что это последний раз, когда она плачет.
Мисс Харуно пересилила себя и улыбнулась, проведя пальцами по взъерошенным красным волосам. Она будет сильной. Только ради него.
Саске проснулся только ночью, ощущая чье-то присутствие. Итачи, не замечая того, что младший брат очнулся, крутил в руках стеклянную банку с одуванчиками. Только еле заметное движение на кровати отвлекло его от этого бесцельного занятия.
- Эти цветы принесла Сакура, - он знал, что брат желает только того, чтобы ему рассказали про Харуно. – Она находилась в больнице всю неделю, засыпая то возле Сасори, то возле тебя.
Учиха-младший сглотнул и выжидательно посмотрел на Итачи, надеясь, что он расскажет что-то ещё. Но старший Учиха замолчал, пристально смотря на уже подвявшие одуванчики.
- Где она?
Что мог ему ответить Итачи? Что та, которая ворвалась в их жизнь, которая принесла с собой лучик солнца в их хмурые будни, улетела? Он предполагал, что, скорее всего, Саске сорвется за ней вслед.
- Она улетела вместе с Сасори. Куда – не знаю. Знаю лишь то, что она продала дом и акции, чтобы заплатить за реабилитацию и протезы. Знаю, что она дежурила всю неделю в больнице. Знаю, что она любит тебя, такого дурака и остолопа.
Молодой брюнет сжал губы и отвернулся. Как он мог не догадаться, что одуванчики принесла именно Сакура? Как он мог не почувствовать, что все это время девушка находилась рядом? Как он мог?
- Когда она улетела? – слова, брошенные куда-то в сторону, все-таки долетели до Итачи.
- Сегодня с утра. Если хочешь, я добуду её новый адрес. Только, прошу, не делай глупостей.
Саске покрутил головой из стороны в сторону. Он уже решил все для себя. Решил, что, сделав столько ошибок, он никогда не вернет все обратно. Так и зачем тогда мучить и себя, и Харуно?
- Нет. Не надо никаких адресов. Я не полечу за ней, - Учиха-младший, с трудом перевернувшись на другой бок, нажал на кнопку вызова медсестры, которая не заставила себя ждать.
- Я хочу спать, вколите мне чего-нибудь.
Медсестра быстро нашла нужный шприц и сделала укол. Саске закрыл глаза и попытался не думать о той, которую потерял навсегда.
Итачи, дождавшись, пока младший брат уснет, аккуратно вытащил из банки букетик, обернутый серой газетной бумагой, и положил его в портфель.
- Дурак ты, Саске. Самый невыносимый дурак, которого я когда-либо видел. Она бы тебя простила, забыла бы все. Но ты, как всегда, отстраняешься от проблемы, не желая её решить раз и навсегда. Не хочешь лететь за ней? Не лети. Я больше не буду вмешиваться в твою жизнь. Но знай – это самая глупая ошибка, которую ты совершил.
Учиха-старший знал, что Саске не услышит этих слов, поэтому осторожно вышел из палаты и ушел прочь, ненавидя себя за то, что не смог помочь ни Сакуре, ни брату.
- Дураки…
Фанфик добавлен 20.04.2012 |
1804
+2
жду с нетерпением субботы)))