Приручи меня. Глава 9
Киба проснулся только в девять часов утра. Обычно он вставал пораньше, чтобы пойти на тренировки с Акамару, но вчера он сильно вымотался. Да и проснулся он даже не сам, а от чьего-то робкого стука в дверь. Киба заморгал и пробормотал нечто вроде: «Мам, еще пять минут…» Горячий шершавый язык Акамару лизнул его в щеку, и Киба поморщился.
— Ладно, ладно, Аки, я встаю…
Стук в дверь повторился.
— Господин Киба! Господин Киба! — робко пискнули из-за двери.
— Что? — садясь на подушках и продирая глаза, откликнулся Киба.
— Вы уже встали? Можно войти?
— Можно… — ответил было Киба, но случайно взглянул на себя и чуть не зарычал от досады. Он был абсолютно обнажен. То ли полотенце слетело, пока он спал, то ли эти чертовы озабоченные маньячки все-таки раздели его.
Правда, сделать что-либо он уже не успел. В комнату вплыло шесть девушек, и все как одна уставились на него и издали восхищенный вздох.
Киба почувствовал, что опять медленно краснеет, но усилием воли подавил в себе смущение и сердито заорал:
— Хватит на меня пялиться, я в последний раз повторяю! Где моя одежда?
Одна из девушек протянула ему белую тунику с красивым орнаментом.
— Это не моя одежда.
— Простите, господин, но мы не знаем, где ваша одежда. К тому же, вам сейчас нужно принять ванну.
— Но я уже купался вчера, — нахмурился Киба. — Я чистый.
— Понимаете, в нашей стране таков обычай, господин Киба. Мы купаемся утром, вечером и в обед.
Киба вздохнул.
— Я не хочу этого делать сейчас. Я чистый. Лучше дайте мне поесть. И Акамару тоже.
— Но так велела принцесса… — растерянно пробормотали служанки.
— Я рад за нее, — пробурчал Киба.
— Господин, почему бы вам не принять ванну, пока мы будем готовить для вас стол? — вмешалась другая девушка.
Киба проворчал что-то, но согласился. Он зашел в купальню и задернул за собой полог, чтобы его не было видно. А по пути шепнул Акамару встать возле купальни и не подпускать к ней никого. Всякий раз, когда украдкой какая-нибудь из девушек бросала взгляд в его сторону, Акамару злобно скалил зубы, оберегая честь своего хозяина. После того, как Киба искупался в ароматной воде и вышел, обернутый полотенцем, девушки с поклоном подали ему какие-то короткие черные раздутые штаны.
— Что это? — подозрительно уставившись на эту вещь, поинтересовался он.
— Господин, это шаровары для вас. Мы шили их всю ночь, потому что не нашли ни одних, подходящих вам по размеру. Вы… очень крупного телосложения, — опустив глаза и покраснев, пробормотала одна из девушек.
Киба лишь фыркнул, но шаровары взял и натянул их на себя под полотенцем. Потом снял полотенце и, не глядя, кинул его девушкам. Послышался визг, вопли и крики. Он с удивлением обернулся и обнаружил, что девушки рвут это полотенце на части в споре за владение им. Секунду он находился в замешательстве, но потом лишь чуть слышно фыркнул вновь. Нет, они определенно маньячки…
Он сел за стол и принялся с аппетитом поглощать пищу. Для Акамару поставили тарелку (точнее, гигантских размеров блюдо) на полу, но Киба переставил его на стол и с горкой наполнил мясом и овощами, которые лежали на столе в изобилии. После их трапезы на столе не осталось даже виноградной косточки. Служанки, сбившиеся в кучку и благоговейно наблюдавшие за тем, как он ест, восхищенно вздохнули, что Киба предпочел проигнорировать. Но он все же услышал, как одна из них заметила: «Так вот почему господин Киба такой большой!». Другая хихикнула и добавила: «Везде!». Киба подавился и закашлялся, медленно багровея и от злости, и от смущения одновременно.
Он бросил на хихикающую стайку хмурый взгляд исподлобья и резко встал из-за стола.
— Вы уже поели, господин Киба? — строя ему глазки, спросила одна из девушек.
— Да, — буркнул Киба и направился к двери. — Я в тронный зал.
— Подождите, господин Киба!
Он обернулся и увидел прямо перед собой протянутую бархатную подушку с кисточками, на которой уютно покоился идеально круглый кожаный ошейник с золотыми клепками, на расстоянии друг от друга в два сантиметра. От этой вещицы пахло сыромятной кожей, краской, золотом и чем-то еще. Киба с недоумением уставился на ошейник и поинтересовался:
— Зачем мне это? Я не стану надевать его на Акамару. Он прекрасно чувствует себя и безо всяких ошейников.
— Господин Киба, — робко пискнула девушка, протягивавшая ему подушку. — Это… это не для вашего пса. Это… оно… для вас.
Сказав это, она зажмурилась и опустила голову, слегка втянув ее в плечи.
Секунду ничего не происходило. Киба был в ступоре. Он смотрел то на девушку, то на подушку с немым замешательством. Наконец, после минуты молчания, Киба тихо произнес:
— Что?
— Э-это для вас, господин Киба… — заикаясь, пробормотала она.
— Для меня? — переспросил он, тыкая пальцем себя в грудь, словно был не в силах поверить в только что услышанное.
— Д-да… Подарок ее высочества.
Киба чуть слышно зарычал сквозь зубы, с ненавистью уставившись на эту вещицу. Схватив ошейник с подушки, он взбесившимся вихрем вылетел из комнаты. Акамару, залаяв, бросился догонять хозяина. Служанки остались стоять с открытыми ртами.
Уже в третий раз Киба врывался в тронный зал с яростной маской на лице. И в третий раз принцесса Кэори сидела на троне и наблюдала за ним бесстрастным взглядом. Она сидела в прозрачной длинной тунике, пошитой из белого шифона, положив руки на подлокотники своего царственного сидения. При виде него ее зеленые кошачьи глаза, подведенные черным, ярко сверкнули.
«Прекрасен в гневе», — подумала она, оценивающе разглядывая его полуобнаженное тело. Восемь крупных кубиков сильно выделялись на его животе. Широкая мускулистая грудь; перекатывающиеся бицепсы под гладкой, белой, совсем не свойственной здешним мужчинам кожей; узкий, в противоположность широченным плечам, торс; узкие мускулистые бедра, отчетливо прорисовывающиеся под не слишком плотной тканью черных шаровар, которые необычайно шли ему, — все это выглядело невероятно сексуально и возбуждающе для принцессы, умевшей и любившей оценить мужскую красоту. Она недаром положила глаз на Кибу, едва увидела его тогда на озере. Он был самым прекрасным мужским экземпляром, который когда-либо доводилось наблюдать принцессе.
— Что это такое?! — заорал шиноби, потрясая ошейником. — По-твоему, это смешно?! Я тебе что, собака?!
Она ласково ему улыбнулась, и Киба взбесился еще больше от этой улыбки. Когда он был зол до чертиков, она сохраняла полное хладнокровие! Это ужасно бесило…
Он зарычал и швырнул ошейник себе под ноги.
— Ты мой раб, Киба. Не забывай. А все рабы в этой стране носят ошейники, дабы их не приняли за свободных. И я хочу, чтобы на тебе был мой знак. Мое клеймо. Называй, как хочешь, Киба, но ты принадлежишь мне, и ошейник докажет это! – сказала она бесстрастно.
— Да я скорее сдохну, чем надену это! — гордо ответил Киба, вздернув подбородок и расправив широкие плечи.
— Ты наденешь это, — холодно сказала принцесса.
— Ты не заставишь меня сделать это, — прошипел Киба, упрямо глядя в ее зеленые, укравшие цвет у листвы деревьев, глаза.
— Мне не нужно даже напрягаться, чтобы заставить тебя, — произнесла принцесса с усмешкой на полных чувственных губах. — Я могу сделать так, чтобы ты сам отвел своего пса, которым так дорожишь, в самую дальнюю часть дворца и запер его в золотой клетке в комнате. Ты этого хочешь?
Киба побледнел, но взгляд его остался тверд, как кремень.
— Ты не сделаешь этого, — прорычал он.
— Ошибаешься. Еще как сделаю, если ты меня ослушаешься. Ты — мой раб, Киба Инудзука, — холодно возразила она, и, однако же, в противоположность ее ледяному тону, его полное имя она произнесла с такой чувственной хрипотцой в голосе и с такой страстью, что Киба не смог не вздрогнуть.
— Я не лишу Акамару своими же собственными руками свободы. Я никогда этого не сделаю. И даже печать не заставит меня! — заорал он.
— Хочешь проверить, на что способна печать, Киба? — грозно сдвинув брови, спросила принцесса. В голосе ее послышались стальные нотки, а взгляд стал тверже алмаза.
Киба моментально ощутил, как его ноги подгибаются против его воли, и он падает на колени посреди тронного зала под пристальным взглядом принцессы. В груди снова полыхнула обжигающая душу боль, и он опять пережил маленький шок. Горло схватила судорога, и, попытавшись что-то сказать, он понял, что из его горла вырвался лишь хрип.
— Киба, — неожиданно мягким голосом произнесла принцесса. Его имя, срывающееся с ее идеальных губ, ласкало его слух лучше всякой мелодии. — Я не хочу причинять тебе боль. Я люблю тебя. Ту боль, которая управляет тобой, которая исходит от печати, можно назвать только душевной. И душевная боль гораздо хуже физической. Каждый раз ты словно переживаешь смерть близкого человека, не так ли? Таково действие печати. И я не хочу, чтобы ты так мучился, поэтому ты должен исполнять мои приказы. Какими бы они не были. И чтобы доказать тебе, что сопротивляться мне бесполезно… Я сделаю кое-что.
Глаза Кибы расширились. В это мгновение он мог лишь смотреть на нее и каждой клеточкой своего тела ощущать ее власть над собой. Это было странное чувство — ненавидеть и любить одновременно. Такова была власть и сила печати. Он хотел убить эту стерву. Он жаждал ее крови. Он хотел ее задушить, растерзать, искромсать за то, что она лишила его свободы, за то, что унижала его. Но в то же время он понимал, что никогда не сможет сделать этого, потому что внушенное печатью и чакрой желание защищать ее, любить, восхищаться, восторгаться каждым сантиметром ее божественно красивого тела, обожать эти огромные зеленые глаза, могущие посоперничать своим цветом с изумрудами, эти совершенные губы, созданные для поцелуев и подобные лепесткам розы, эти роскошные, чернее ночи волосы, эту фигуру богини… увы, было намного сильнее его жажды крови. И эти два желания боролись в нем, разрывая душу на части. Действие печати было ужасно… Не всякий мог выдержать его, особенно ненавидя того, кто ее наложил, всеми фибрами своей души.
— Я по твоим глазам вижу, как сильно ты хочешь меня убить, Киба. Я читаю в них ненависть. И знаешь, что я тебе скажу? — пропела принцесса, пристально глядя в его глаза и не позволяя ему отвести взгляд. — Эта ненависть возбуждает меня. Да, ты можешь ненавидеть меня так сильно, как только способна твоя душа. Но от ненависти до любви один шаг. И ты меня полюбишь. Потому что ты меня желаешь. И от сексуального неудовлетворенного желания до любви тоже недалеко.
— Ты… глупа, если так считаешь, — прохрипел Киба. — И ты ошибаешься. Ты мне противна. Твои амбиции омерзительны.
— Возможно. Но я всегда получаю то, чего хочу. А хочу я тебя, Киба Инудзука.
Кибу снова бросило в дрожь экстаза от звука своего имени, слетающего с ее губ. Он стиснул зубы и прошипел:
— Заткнись! Не произноси моего имени! Ты ничего обо мне не знаешь, так что не смей называть меня так! Ты просто отвратительная, избалованная…
— Я отвратительна? — с усмешкой произнесла ледяная красавица. — Я вызываю у тебя омерзение? Я тебе противна? О, Киба, любовь моя, ты даже не представляешь, какой музыкой звучат для меня твои слова. Потому что это означает… Что ты будешь любить меня так же сильно, как сейчас ненавидишь. И я намерена об этом позаботиться. Я буду подогревать твою ненависть ко мне каждый день, пока ты не сорвешься… Киба Инудзука.
Сквозь крепко стиснутые зубы вырвалось яростное рычание, полное бессильной злобы. Киба перестал себя контролировать. Семейная звериная сущность, передающаяся из поколения в поколение, проявила себя так, как никогда еще раньше. Его зрачки сузились до толщины иголки и запульсировали; ногти на руках удлинились, превращаясь в когти; клыки чуть подросли, и теперь были оскалены. Даже пилюля не понадобилась, чтобы совершить подобное превращение. Киба с яростью смотрел на свою мучительницу, но печать не позволяла ему сдвинуться с места ни на волосок. Он стоял перед ней коленопреклоненный, вынужденный покориться против воли, наступить на горло своей гордости, придавленный ее волей, униженный, но не сломленный.
А сзади так же бессильно метался верный друг Акамару, яростно дергая хвостом из стороны в сторону.
— Прекрасен, — выдохнула жестокая принцесса, в восхищении глядя на дикого зверя, стоящего перед ней на коленях. В восторге она даже поддалась вперед на своем троне. — Подойди ко мне, Киба.
Чарующая песня ее голоса, усиленная действием печати, заставила Кибу подняться с колен и неверным шагом медленно направиться к трону, на котором она восседала. Ноги сами несли его, а глаза были словно примагничены к ее глазам. Он не мог оторваться от ее прекрасного лица в прямом смысле этого слова. Она не отпускала его. Она гипнотизировала его. Она зачаровывала его.
Он поднялся на ступеньки к возвышению, на котором стоял трон принцессы, и остановился.
Взглядом девушка заставила его снова опуститься перед ней на колени. Глядя на него сверху вниз, она улыбнулась.
— А теперь поцелуй ту, кого ты ненавидишь, Киба. Ту, которая тебе противна, омерзительна и отвратительна. Сделай это, — последние слова она выдохнула.
Киба сглотнул, невольно опустив глаза на ее губы, как только она отпустила его взгляд. Его руки легли на подлокотники ее трона, и он потянулся к ней, медленно и с трудом преодолевая расстояние, разделявшее их лица. Киба видел перед собой эти совершенные желанные губы и не мог отрицать, что хочет подчиниться приказу. Но гордость, упрямство, природное бунтарство и ненависть к принцессе сопротивлялись этому желанию. От напряжения вена на его шее вздулась и бешено пульсировала.
А принцесса ждала, неосознанно затаив дыхание. Она смотрела на эту жилку, как зачарованная. О, как же ей нравилось играть с огнем! Киба был подобен дикому зверю. Однако, если найти правильный подход, если суметь приручить его… Она чувствовала, что тогда он превратится в ласкового, нежного и преданного зверя. И подобно любой девушке, она тянулась к этому таинственному и загадочному теплу внутри него. Она хотела заполучить себе этот приз, чего бы ей это ни стоило. Даже путем его ненависти. Она безумно хотела быть той, кто приручит Кибу Инудзуку. Она безумно хотела его. Она безумно хотела наслаждаться его нежностью, пламенем его страсти, любви и обожании. Без действия печати. Она хотела быть той, кто превратит его из дикого – в страстного и любящего. Хотела увидеть Кибу влюбленным в себя…
А Киба все еще тянулся к ней, пытаясь подавить в себе желание подчиниться ее приказу. Но тело его не слушалось. Он привстал на коленях, чтобы дотянуться до ее губ, поскольку сама принцесса и не думала наклоняться к нему, чтобы облегчить его задачу. Она хотела, чтобы он сам поцеловал ее. По своей воле. И Киба отлично понимал это. Так же он знал, что если сейчас поцелует ее, она обретет над ним окончательную и полноценную власть и сможет подчинять его себе даже без помощи печати. И он просто обязан был сделать так, чтобы этого не случилось. Он не хотел терять себя.
— Хочешь, чтобы я тебя поцеловал?! — прорычал он чуть слышно сквозь крепко стиснутые зубы. — Что же, ты получишь то, что хочешь, стерва!
Он не мог подняться с колен, пригвожденный к полу силою ее взгляда и печати. Но он рванулся вперед, мгновенно сократив расстояние между их лицами, и впился в ее губы жарким, яростным и подчиняющим поцелуем. Его язык силой раскрыл сомкнутые губы принцессы, которая была ошеломлена таким обращением, и ворвался в ее рот, словно собираясь штурмовать крепость. Он яростно исследовал сладкую пещеру ее рта, подчиняя себе ее язык, слабо пытавшийся вытолкнуть бесцеремонного гостя. Рыча в поцелуй, раня ее нежные губы острыми клыками до крови, Киба пытался сохранить свою честь, свою гордость, свое достоинство… Отвоевать хоть немного пространства для своей души в не подчиняющемся ему собственном теле…
Фанфик добавлен 27.09.2011 |
1966
0
.....а Киба вернется в Коноху?!))))))))
