Прощальный вздох Тэнсая. Часть I. Глава I.
Колышет ветер старую осину.
Трепещут листья — как мятежная душа,
Хочу рукой согнать я горькую кручину.
На сердце пусто —
Как в кармане без гроша.
Проходит жизнь уныло и бесцветно.
И ничего нельзя в ней изменить.
Мои вопросы остаются без ответа.
Сомнений рой в себе не задушить.
А ветер резче, резче налетает
И гнёт осину до земли.
Листьев на дереве всё больше убывает,
Теперь трепещутся они в пыли.
Вот так и мы —
Пока себе подвластны,
Живём высоко оторвавшись от земли.
Пока кручина не легла на лоб прекрасный,
Потом уйдём мы в землю как и пришли мы из земли.
/Белла Гритос/
Трепещут листья — как мятежная душа,
Хочу рукой согнать я горькую кручину.
На сердце пусто —
Как в кармане без гроша.
Проходит жизнь уныло и бесцветно.
И ничего нельзя в ней изменить.
Мои вопросы остаются без ответа.
Сомнений рой в себе не задушить.
А ветер резче, резче налетает
И гнёт осину до земли.
Листьев на дереве всё больше убывает,
Теперь трепещутся они в пыли.
Вот так и мы —
Пока себе подвластны,
Живём высоко оторвавшись от земли.
Пока кручина не легла на лоб прекрасный,
Потом уйдём мы в землю как и пришли мы из земли.
/Белла Гритос/
Ночь была холодной, заставляя продрогнуть тело до костей, несмотря на то, что был разгар лета, а с наступлением рассвета начиналась невыносимая духота.
Саске поёжился под тонким покрывалом, борясь с желанием подтянуть к груди замёрзшие ноги. Это было бы показательной слабостью, чего допустить Саске не позволяла гордость. Особенно перед Наруто, который полвечера уговаривал друга разделить один футон на двоих, и, потерпев неудачу, заснул возле слабого костра, обиженный и продрогший.
Миссия затянулась на три дня из-за раненого в бою сокомандника, имени которого Саске не помнил. Он считал, что от балласта, тянущего всю команду на дно, нужно избавляться сразу, и если бы не Наруто, впрягшийся за этого шиноби, Саске бы убил его незамедлительно.
Правила шиноби, привитые с молоком матери, въелись глубоко и каждый раз зудели, если не были исполнены. Сейчас как раз тот момент, когда миссия важнее, чем товарищи, узы и даже собственная жизнь. И все эти жертвы – ради благополучия деревни. Ради Конохи и людей, живущих в ней.
С самого рождения шиноби воспитываются именно так: с целью защитить деревню любыми доступными способами. Если потребуется, то без колебаний отдать всего себя, пожертвовать семьёй, друзьями и ценными воспоминаниями.
Это принималось как должное. Никто ни с кем не считался, требуя лишь большей отдачи службе и выполнения долга.
Старейшины, стоящие одной ногой в могиле, всегда повторяли одну фразу: «Вы – всего лишь оружие». И никто не пытался поспорить или опровергнуть эти слова.
Даже Итачи покорно склонял голову и продолжал выказывать свою почтительную преданность. На все гневные тирады Саске он лишь спокойно отвечал: «Это и значит быть шиноби», и в его бездонных глазах плескалось предупреждение о том, что продолжать разговор он не намерен.
О, как это злило его младшего брата!
Ни одной благодарности, ни одной похвалы — абсолютно ничего, хотя Итачи заслуживает все лавры. Он – та высь, куда Саске стремился всю жизнь. С самого детства отец ставил ему в пример старшего брата.
Наследник всегда на первом месте, и внимание клана приковано лишь к нему. Остальных не существует, и, дабы получить малую горсть признания, нужно рыть землю голыми руками, до крови, до хруста костей. И вот тогда, возможно, мимолётный взгляд людей скользнёт по тебе, давая понять, что твоё рвение и старания были замечены.
Достичь уровня Итачи Саске не мог никогда. Брат был недосягаем, будто пришелец из другого мира. Он был иной, не такой, как все. Об этом даже как-то раз вскользь упомянул отец, и все сразу же подхватили эту мысль, раздувая сплетни и небылицы. Итачи сравнивали то с Богом, то с Дьяволом. Может быть, он и то и другое? Это предположение вселяло в народ страх, восхищение, любовь, ненависть, зависть, гордость. Все чувства смешивались, создавая поток нескончаемых разговоров.
Итачи.
Саске прикрыл глаза, вспоминая брата. Его чёрные, как ночь, глаза; его длинные волосы, мягкие на ощупь, словно шёлк; его руки с длинными пальцами все в мозолях и царапинах от бесчисленных тренировок, но такие ласковые... Его тело со светлой кожей, на которой кривыми узорами выделялись шрамы. Брат был словно весь фарфоровый, хрупкий и недолговечный. Такой, которого надо беречь и лелеять. Спокойный, всегда держащийся в тени, имеющий полный контроль над собой: ни лишнего слова, ни лишней эмоции — ничего.
Саске знал, что эта иллюзия, плотно лёгшая на глаза неприятной плёнкой, по щелчку пальцев не пропадёт и не рассеется. Ещё он знал, что брат никогда не позволит заботиться о нём, ибо это лишь его прерогатива. Знал, и от этого желал Итачи ещё больше.
Завлечь. Овладеть. Подчинить.
Хотел ли он этого? Думая об Итачи, о его пронзительном, усталом взгляде, как у старца, прожившего и повидавшего все горести жизни, он понимал: да, именно этого он и хотел.
Саске был уверен, что брат уже всё знал об этих постыдных желаниях, но, как обычно, он не подавал виду. В какой-то мере этот факт его подстёгивал, и словно сам бес его толкал к более решительным действиям. Это было неизбежно в любом случае.
Слабый шорох справа заставил Саске очнуться от своих размышлений. Сонно моргнув, он повернул голову туда, откуда раздался звук.
Наруто уже проснулся, и на его лице не было ни единого намёка на вчерашнюю обиду. Он тупо смотрел перед собой, пребывая в прострации. Издалека казалось, будто он не дышал. Немного помолчав, словно убедившись в своей правоте, Наруто заторможенно поднял голову, и хриплым ото сна голосом сказал настолько тихо, что Саске еле удалось расслышать его шёпот.
— Они здесь.
Дальше всё было смазано, как на картинах футуристических художников. Бой начался резко и неожиданно, будто враги ждали, пока Наруто скажет свою фразу.
Звон кунаев смешивался с тяжёлым дыханием и хрипением сражающихся. В воздухе витал запах крови и пота. Саске лавировал сквозь сыплющиеся сюрикены, брошенные скорее наугад, нежели с целью в кого-то попасть. Он двигался на инстинктах, ловко уворачиваясь от атак и занося катану над вражескими головами.
На долю секунды он забыл где находится и что с ним команда, от которой почти ничего не осталось. Наруто вытаскивал кунай из мёртвого тела шиноби, в то время как Сай оттирал испачканные в краске пальцы о края своего рваного плаща.
Что этот человек тут делал, Саске так и не понял. По корявым объяснениям Наруто в начале их пути он смог уловить малую часть смысла: Хокаге пожелал, чтобы хотя бы один член АНБУ их сопровождал.
Где-то на периферии сознания Саске вспомнились слова брата о том, что за их кланом следят члены Корня по приказу Данзо. Почему-то показалось, что Сай может быть одним из них — безымянным. Этот парень с трупным цветом кожи был странным, имея привычку улыбаться ни к месту, либо смеяться невпопад и без причины. Это напрочь выбивало из колеи, особенно в напряжённые моменты, когда с минуты на минуту могла разгореться яростная схватка.
Саске оглянулся в сторону леса: верхушки деревьев озарялись светом и блестели, утомляя глаза. С рассветом пришёл новый день, занимая место предыдущего. Появилось чувство, будто этого сражения не было, что оно являлось лишь плодом беспокойного сна.
Убитый шиноби, которого так оберегал Наруто, покоился среди зарослей травы, расточая сладкий трупный смрад, постепенно покрываясь сине-зелёными пятнами.
Саске убрал слипшиеся пряди с блестящего от пота лба, последний раз взглянул на поляну, усыпанную трупами, и, развернувшись, не спеша направился вглубь леса по тропе среди густых деревьев.
Путь лежал в Коноху, где в их поместье Учиха его появление всегда запаздывало.
***
Комната была большой, но мрачной, несмотря на старания матери создать уют во всём доме. Непримечательный, даже скудный интерьер, создавал гнетущую атмосферу — отец любил минимализм.
Цветы, стоящие на столике в углу, начинали увядать и выглядели несвежими. Похоже, мать забыла про них и не заглядывала в эту комнату. Значит, брат тоже ещё не вернулся с задания.
Саске сидел на пятках перед отцом, который, как статуя, замер с момента их прихода сюда и за всё это время не сказал ни слова, что ещё больше нервировало Саске. Он чувствовал пронзительный взгляд, прожигающий насквозь. От этого прямая спина покрылась холодным потом, а костяшки пальцев побелели, сильно сжимая край тёмно-синего юката. Казалось, прошла вечность, прежде чем отец медленно, как бы растягивая слова, произнёс приглушенным басом:
— В этот раз я доволен. Более чем.
Саске вздрогнул, словно его ударили, и, вопреки всем традициям, резко поднял глаза, всматриваясь в лицо отца. Тот выглядел умиротворённым, что случалось крайне редко. Такое происходило только в ситуациях с Итачи, когда он приходил с миссий и давал отчёт. На него, как на наследника, возлагались большие надежды, и от этого ответственность становилась необъятной, напоминающей тяжёлый груз, который Итачи нёс на своих плечах всю жизнь.
Никаких жалоб и отказа от своих повседневных обязанностей от него не поступало.
Итачи всё всегда делал сам — молча, тихо, как тень, без каких-либо разговоров и чьей-либо помощи. Иногда его хватало на то, чтобы вымученно улыбнутся краешками губ и ткнуть пальцами в лоб в качестве обещания, что в следующий раз он разделит с Саске свою работу и мысли.
Но Саске знал: следующего раза не будет никогда.
Брат скорее умрёт, чем признает Саске равным и поделится чем-то сокровенным. Он вёл себя отстранённо, словно они – чужие друг другу люди. Возможно, это из-за того, что у него всегда была куча работы, которой его загружал отец. В один из дней, после того, как Саске попросил Итачи потренироваться вместе и получил классический отказ, он мог поклясться, что в тот момент увидел отчаяние в глазах брата.
Любовь.
Которая могла убить и поглотить сущность в своём мраке. Она пугала своей неправильностью и, наоборот, притягивала своей запретностью. Это был тупик, из которого существует лишь один выход — поддаться и броситься в омут с головой.
Саске сглотнул тугой ком в горле, и, выйдя из продолжительного оцепенения, кратко ответил:
— Да, отец.
Механически качнув головой в знак того, что разговор окончен, отец встал с дзабутона*, оправил своё домашнее юката и жестом руки приказал Саске подняться с места.
— Ты устал. Сходи в купальню и отдохни.
Сёдзи задвинулись бесшумно, и лишь слабый скрип половиц оповещал о том, что Фугаку покинул комнату. Саске в изнеможении прикрыл глаза. Больше всего на данный момент ему хотелось увидеть Итачи.
Брата, которого он больше был не в силах ждать.
***
Итачи пришёл поздно вечером, когда только одна луна освещала их дом. Саске это понял, услышав приглушенный шёпот матери, которая что-то спрашивала, но сам вопрос он не расслышал.
Тихо поднявшись с футона, Саске медленно подошёл к сёдзи, аккуратно прикладывая ухо в желании узнать, что отвечал брат.
— Саске вернулся?
— Да, сегодня днём.
Итачи ничего больше не сказал, по-видимому, только кивнул, и, судя по звуку удаляющихся шагов, направился в свою комнату.
В этот момент Саске овладело дикое желание прямо сейчас направиться к брату. Он хотел его увидеть, прикоснуться, распустить волосы и вдохнуть их запах, чего Итачи старался не допускать. Ещё будучи ребёнком, он выстроил невидимую стену между ним и окружающими его людьми. Его личное пространство боялись нарушать и отец, и мать, хотя первый, в большинстве случаев, всячески старался контролировать сына, что определённо злило Итачи. Это можно было выяснить по глубокой морщине, залёгшей между бровей. Только Саске мог понять, что значит то или иное выражение лица своего брата.
Он чувствовал – Итачи ждёт его.
Приоткрыв сёдзи, Саске, выглянув в тёмный коридор, скользнул в него, как тень. Никакого постороннего движения или шума не было, тишина наваливалась и давила своей мощью. Всё было закрыто — мать перед сном обходила дом, задвигая все фусума и створки, дабы не сквозило.
Саске вышел во внутреннюю часть двора, к саду с маленьким искусственным бассейном, где плавали карпы кои, подаренные отцом на десятилетие младшего сына. Это было так давно, что Саске с трудом удалось вспомнить тот день.
Кажется, с той поры прошла целая вечность, хотя минуло лишь девять лет. Странно, что эти рыбы были ещё живы. Саске был уверен, что они умрут раньше, чем в двенадцатый раз наступит период Ханами*. Он за ними не ухаживал. Наверное, благодаря матери они до сих пор живы и становились всё больше с каждым годом.
Шаги отдавались громкими шлепками, хотя Саске старался идти как можно тише, удерживая себя от того, чтобы ненароком не ринуться в бег. Комната брата становилась ближе, и Саске никак не мог унять дрожь, охватившую его ещё там, на веранде перед садом. Остановившись перед сёдзи, он, холодной от волнений рукой, раздвинул их и без колебаний шагнул внутрь, тут же задвигая за собой створки.
Итачи сидел на разложенном футоне и перебирал свитки в полной темноте. Он даже не поднял голову на вошедшего, полагая, что источник шума устранится сам собой.
Саске оказался прав — брат ждал его.
— С возвращением.
Собственный голос вышел охрипшим настолько, что Саске едва его узнал. Кашлянув в кулак, он уставился на брата, наконец закончившего сортировать свитки, и теперь просто сидевшего с прикрытыми глазами, выказывая этим свою усталость и нежелание вести беседу.
В полнейшей тишине можно было услышать биения их сердец: размеренное, спокойное у Итачи, и быстрое, словно норовившее вырваться из груди — у Саске.
Пауза затянулась – это понимали оба, но никто не решался начать разговор. Итачи, поправив сбившееся одеяло, тихо, как бы нехотя, проговорил:
— Что ты здесь делаешь?
Простой и одновременно сложный вопрос выбил у Саске почву из-под ног. Ответ был очевиден, но сказать его оказалось непосильной задачей. Саске, бледный как полотно, разлепив сухие, одеревеневшие губы, прошелестел:
— Ты знаешь.
Брови Итачи поползи вверх, но на Саске он так и не взглянул. В душе ему было весело.
Глупый младший брат. Даже его смелость, сила, взрослые слова и уверенность не изменяют того факта, что он всего лишь импульсивный, эгоистичный мальчишка, привыкший бросаться в огонь и получать ожоги. Он чувствовал желание Саске, его тягу и влечение. Но каждый раз пресекал всякие попытки непозволительного сближения, о котором так ясно было написано на лице младшего брата.
Итачи подумал, что он отвратительный старший брат, раз допустил то, что Саске испытывает к нему столь разрушающую любовь. Какой стыд! Влюбиться в своего брата. Это словно насмешка Богов, которые решили потешиться и испытать их и так напряжённые братские отношения чем-нибудь ещё.
Больше всего Итачи пугало то, что, вопреки всем ожиданиям, это не воспринималось как что-то противоестественное или чуждое. Возникало чувство, будто всё так и должно быть.
Саске всё стоял на пороге, не проходя дальше, но и не собираясь уходить. Он чего-то ждал. Итачи поднял глаза на брата и увидел слабую улыбку на его бескровных губах. Это обескураживало. Чему он улыбался, понятно не было.
Саске, как в замедленной съёмке, начал приближаться к брату, не стирая ухмылку с лица.
Сцена напоминала повседневность мира животных, когда огромный удав медленно развертывает свои кольца перед кроликом, готовясь вот-вот напасть на свою жертву.
На лице Итачи не дрогнул ни один мускул, он всё так же неподвижно сидел на футоне, не отрывая взгляда от действий Саске. Тот, наконец, приблизился вплотную, опустился на корточки, и, наклонившись к самому лицу Итачи, прошептал:
— Нии-сан, насколько далеко ты готов зайти?
Ответа не последовало, впрочем, Саске и не ждал его. Одним движением руки он распустил волосы брата и прошёлся по ним ладонью. Послышался запах хвои и дикой вишни. Похоже, миссия проходила в лесах, и запах, сводивший с ума Саске, ещё не успел выветриться.
Итачи не протестовал, но и не был доволен тем, что его волосы трогают без разрешения. Слегка откинувшись, он посмотрел на брата снисходительным взглядом, после чего лёг на футон, взглядом приглашая Саске лечь рядом.
Этот раз был такой же, как и предыдущий. Начиналось по-разному, но конец был одинаковым – Итачи предлагал лечь спать вместе. Саске соглашался, забывая о том, что минуту назад собирался перейти грань дозволенного.
После давнишнего вопроса Итачи: «Решился бы ты переступить черту, Саске?» одержимость младшего брата сделалась более ощутимой. Он стал более смелым и напористым, в то время как старший старался убавить его пыл. Итачи хотел было пожалеть о том, что завёл этот разговор, но не мог. Ибо желал стать с Саске одним целым.
Даже если весь мир встанет у них на пути, они не отступят. Даже если братьев будут проклинать, близкие отвернутся, а деревня объявит их врагами — они не откажутся от своих чувств. Без помощи слов, они уже всё согласовали и лишь ждали подходящего момента, чтобы стать едиными.
Такова была их участь. Поддаться искушению и отдаться в руки вечности.
Ведь только Учиха может по-настоящему любить Учиха.
_____________________________________________________________________
* Ханами — японская национальная традиция любования цветами, в период цветения Сакуры.
* Дзабутон (яп. 座布団) — японская плоская подушка для сидения.
Фанфик добавлен 27.05.2018 |
1656
Авторизируйтесь, чтобы добавить комментарий!