Второй после Мадары. Часть 6
Фрагмент XXII
Несмотря на близость разгорячённого Обито, Ханаби вскоре замёрзла и попросилась назад. Бывший только что по-львиному расслабленным, он вдруг как-то засуетился, вскочил, нашёл и подал ей одежду. Непривычно было видеть его таким энергичным. Видимо, вспомнив, как неуклюже Ханаби приземляется, Обито на этот раз переместил их обоих одновременно, обхватив Ханаби за пояс. Во время телепортации она закрыла глаза. Ханаби редко доверялась другим органам чувств. Всё-таки зрение — её основной профиль, и оно даёт информации больше, чем что бы то ни было ещё. Но стоило смежить веки, как ей овладел его запах — тёплый, как имбирный чай. Его негромкое уверенное дыхание. Казалось, она даже различала биение пульса на его запястьях сквозь в спешке наброшенный плащ. Прижалась губами к груди. Соль, вибрация сердца по рёбрам. Обито стиснул её крепче.
Почувствовав под ногами твёрдое, Ханаби выпорхнула из оцепенения. Обито помедлил, прежде чем отпустить её. Будто на несколько мгновений потерялся в своих мыслях.
Ханаби не хотелось задумываться о той девушке, которую забрала у него война. Любит ли он её ещё? Спрашивать казалось неправильным. Но он периодически вот так зависал, отключался. Ханаби была почти уверена, что в эти моменты он думает о ней. Она пару раз попыталась поймать его взгляд, зацепить, изучить. Но его шаринган был непроницаем так же, как и чернота, что он оставлял после себя, выключаясь. В единственные минуты, когда Обито, казалось, не владел собой, глаз почти всегда был закрыт, а по нескольким быстрым жадным взглядам на её тело ничего было не прочитать.
Странно, но у Ханаби не было ощущения, что он намного старше неё. Возможно, потому, что с ровесниками она общалась редко, окружали её в основном взрослые, она привыкла к их обществу и чувствовала себя в нём комфортно. К тому же Обито действительно выглядел моложе своих лет — на пять, а то и семь. А его шрамы, которые теоретически могли прибавлять ему годы, по какой-то причине почти с самого начала перестали бросаться Ханаби в глаза.
Ей хотелось подобраться к нему поближе, коснуться мягкого — того, что обычно называют душой. Но стоило поймать его открытым, чуть подойти — и его сердце с грохотом захлопывалось перед ней на все замки. Обито никак не давался ей в руки. Одичавший, хищный. И только во время последней близости он будто оттаял, будто разрешил себе потянуться ей навстречу. Ханаби с радостным трепетом приняла его такого, мягкого, и теперь боялась спугнуть.
— Мне нужно уйти.
Ханаби опешила. Он смотрел на неё, уже полностью одетый и серьёзный.
— Ты умеешь ставить барьер? — нетерпеливо продолжил Обито.
— Н-нет.
— Тогда я сам поставлю. Никуда отсюда не высовывайся.
— Куда ты? Ты вернёшься? — Тихий шёпот Ханаби сорвался невозможно глубоко вниз. Она не была готова. Не была готова остаться тут одна — или скорее остаться без него.
Серия печатей, барьер. Уже потом отрывистое «да», ещё печать - и Обито исчез в воздушной воронке. Это «да» совершенно не успокоило.
Нужно действовать быстро.
Он уже не раз проделывал этот трюк, и вполне удачно.
Постоять в ста метрах от деревни, отдышаться, сконцентрироваться. Нужна точность.
В момент, когда спираль камуи стирает твоё тело из пространства, создаётся непродолжительное ощущение невесомости. Теперь приходится постоянно опускать голову и выбирать на себе взглядом какую-нибудь точку, чтобы это осуществить. Недолгая задержка, но раздражает. Кроме того, в бою это заставило бы лишний раз оторвать взгляд от противника, что и вовсе довольно опасно, особенно в такой уязвимый момент.
И вот ему снова возвращаться в Коноху. "Давно не виделись", - с какой-то мстительной грустью подумал Обито, скрытый от посторонних глаз густой листвой. Деревня-дом. Деревня-Ад.
Задумчиво и нервно побарабанив пальцами по бедру, он снова исчез в камуи.
С верхушки скалы с лицами Хокаге всё видно. Видно Академию (надо же, как похожа на старую, как точно восстановили), видно резиденцию Тени Огня (неужели Обито так истово о ней мечтал когда-то, стыдно вспомнить), видно больницу (он поёжился), видно рядом с ней пристройку - лабораторию. Он был почти уверен, что там теперь и находится кусочек нужной ему силы. Квартал Учиха же безвозвратно исчез, пережив всех своих обитателей почти на целых десять лет. Давно пора было стереть в порошок эту кучу зданий-мертвецов, вслед за прошлым Обито. Хоть какая-то польза от того, что натворил Нагато. Обито каждый раз приходил в бешенство, когда вспоминал о том, как сильно ему спутал карты этот невесть что возомнивший о себе недоделанный святоша. А самое главное - ради чего? Что за адское гендзюцу к нему применили? Блондин Узумаки ведь не владеет гендюзу. Нет, совершенно точно не владеет. Зецу сказал, что он с Нагато просто "поболтал". В бессильной злобе Обито впечатал кулак в землю. Сильно, в кровь. Как бы хорошо он за эти годы ни приручил свой темперамент, учиховская вспыльчивость нет-нет да вырывалась наружу. Твёрдый камень обжёг руку, кулак теперь болел и отвлекал внимание. Это помогло успокоиться ещё раньше, чем кожа завершила регенерацию.
Пронизывающий ветер заставил ниже натянуть капюшон и плотнее запахнуть плащ. Это был тот случай, когда с маскировкой был порядок. Вряд ли Какаши думал об этом, когда обеспечивал его одеждой. А скрыть лицо, если понадобится, можно и хенге.
Обито не любил оранжевую маску. Жарко, душно. Лоб приходилось обматывать бинтами, чтобы в особо напряжённых ситуациях пот не заливал глаза. Давно пора было её сменить на что-нибудь с более подходящей вентиляцией. Новая маска, костяная, была прохладной сама по себе, в отличие от дерева. Да и воздух через три вырезанных в ней томое поступал свободнее. Но, чёрт, как же приятно было избавиться и от неё тоже. Несмотря на разоблачение. Порыв ветра тогда немедленно ударил по лицу - и не было ничего прекраснее этого ощущения.
Усиливая концентрацию, Обито перед перемещением сложил одной рукой печать.
Кажется, это не то помещение, а соседнее. Потребовалось некоторое время, чтобы сориентироваться и вспомнить точное место. Обито поблуждал по коридорам. Всё-таки в этих катакомбах чёрт ногу сломит.
Наконец он оказался в довольно просторной комнате. Сверху, сквозь отверстие над потолком пробивался рассеянный свет. Обито улыбнулся. Он узнал это место. Кто бы мог подумать, что снаружи это отверстие выглядит как зрачок одного из каменных Хокаге.
Ещё не будучи полностью уверенным в выбранном направлении — в конце концов, он был тут всего раз — Обито двинулся прямо, по пути сосредоточенно взвешивая каждый шаг.
Совсем незаметная выбоина в скале. Чуть-чуть более ровная, чем могла бы быть естественная. Обито проследил взглядом длинную часть её изгиба и отсчитал от неё влево четыре метра.
Внешне стена в этом месте ничем не отличалась. Однако стоило Обито приложить к ней одну широко раскрытую ладонь, а второй сложить у лица печать, прошептав: «Кай», — как под его пристальным взглядом в стене проступили очертания двери.
Её покрывал один из элементов Барьера Пяти Печатей.
«Каге Буншин-но-Дзюцу», — и восемь клонов попарно разбежались по коридорам.
В момент их создания пошёл отсчёт — триста секунд. Обито сел на пол, сложив ноги под собой и концентрируя чакру. Восемь клонов — нешуточная нагрузка.
К ста восьмидесяти семи секундам четыре из них были мертвы.
Это значило, что остальные четыре печати найдены. Каждый второй клон из пары убил другого, чтобы данные об этом поступили Обито.
Двести девяносто восемь, двести девяносто девять, триста.
Пять Обито синхронно сорвали печати. Барьер снят.
Развеяв клонов, он толкнул дверь.
Оказавшись внутри, Обито на некоторое время зажмурился, воскрешая в памяти схему ловушек из взрывных печатей, чтобы ненароком не наступить. Ловушек же, активирующих его собственное локальное гендзюцу, по понятным причинам можно было не опасаться.
Комната казалась абсолютно пустой. Проделав путь по замысловатой траектории чуть дальше середины, Обито уткнулся коленом в твёрдое. Воздух его дальше не пропускал.
«Кай», — он сделал видимой средних размеров глыбу.
Посередине приклеена бумага с набором кандзи, от которой в стороны разбегаются тонкие полоски печати.
Обито сложил несколько печатей руками, прошептав определённую комбинацию и направил два пальца в печать на камне. Полоски с символами ожили и принялись стягиваться к центру, испаряясь, растворяясь. Печать исчезла.
Пришлось с силой ударить по глыбе кулаком левой руки, помня о небольшой надёжности правой в таких испытаниях. К сожалению, ничего металлического с собой не оказалось. Но этого хватило - пошли трещины. Теперь никакого труда не стоило извлечь из небольшой спрятанной внутри ниши свиток. Оставаться здесь больше не было смысла, и камуи нежно затянуло в себя Обито с его находкой, ещё потирающего сильно ноющую руку.
Целостность защиты, в том числе внешнего экранирующего барьера, подсказывала, что с тайником всё в порядке. Однако, оказавшись в карманном измерении, повинуясь какому-то странному чувству, Обито присел и растянул на полу свиток.
Прежде чем он успел осознать, что рисунок в свитке совершенно не совпадает с тем, которым он запечатал в нём второй риннеган Нагато, воздух над головой разорвал хлопок — подбородок резко дёрнулся вверх, и горло внезапно до темноты в глазах сжали чьи-то пальцы. Обито удалось не глядя подсечкой сбить нападавшего с ног.
Теперь он мог разглядеть, кто это.
Проклятие. Откуда здесь - в этом измерении - Зецу?
А точнее, полный набор Зецу. Белый плюс Чёрный.
— И я тоже рад тебя видеть, Обито. Рад, что ты ещё не умер, — жизнеутверждающе пропищало с пола существо голосом Белого, старательно изображая подобие дружелюбия.
— И лучше тебе отправиться с нами добровольно. Кое-кто хотел бы тебя видеть, чтобы обсудить дальнейшие действия. Ты ведь не собираешься отказаться от нашего плана, Обито? — прошипел в свою очередь Чёрный.
— Иди к чёрту.
Похоже, переговоры Обито провалил.
Оставался только бой.
И он был к нему готов.
Вот как, печать призыва, активируемая открытием свитка… Ладно, нужно прекращать самоедство, Обито не мог догадаться. Хорошо, что хоть открыл его именно здесь. Не успел Обито порадоваться тому, что специфика измерения Камуи не позволяет Зецу использовать в бою гипертрофированные подземные корни растений, как несколько веток стремительно вырвались прямо из тела врага и в два счёта пронзили бы Обито, если бы не шаринган.
Он привык сражаться, полагаясь на выручающую без конца неуязвимость. А теперь мог рассчитывать только на скорость и… везение.
Обито отпрыгнул вверх и вправо на максимальную высоту, не сводя взгляд с врага. И это было верным решением, потому что Белый и Чёрный Зецу уже отшнуровались друг от друга. Нужно покончить с ними одним ударом. Ещё до приземления сложив печати Bakufu Ranbu, он с помощью камуи скрутил пламя в смертоносную спираль и пустил её вперёд, стараясь поджарить обоих*.
До того как техника завершилась, вверх взметнулись клубы дыма. Обито удовлетворённо улыбнулся. Однако вскоре стало понятно, от чего этот дым. На месте, где только что бушевал огненный ураган Обито, возвышалась обугленная до черноты полусфера. Насколько он мог судить — из дерева. Проклятие, Чёрный возвёл барьер. Интересно, как он это провернул — вырастил купол из самого себя? Любопытство Обито как пользователя древесных техник было искренним и почти профессиональным.
Повинуясь информации от шарингана, тело дёрнулось в сторону, почти не задействуя сознание Обито. Если бы не этот рывок, то мощный удар в бок одним из древесных отростков откуда-то слева, откинувший Обито на несколько метров, мог бы закончиться ещё одной — лишней — деревяшкой внутри него.
Полуоглушённый, он едва успел подняться, как очередное щупальце достало сзади, из слепой зоны. И опять по касательной, но сильно, очень сильно.
В пелене ещё не рассеявшегося окончательно дыма он наконец-то заметил Чёрного. Против древесных техник из всего арсенала Обито ему могла помочь только стихия огня, так что он только и успевал складывать серии печатей для огненных шаров — одного за другим — и в промежутках перемещаться, избегая атак Зецу.
Вскоре прыгать от деревяшек по плитам надоело, заводить разговоры с бывшим союзником — чем бы он ни был — не хотелось. И так всё было ясно. Теперь он снова подчинялся Мадаре. И тот послал его за Обито, чтобы завладеть его телом. Его жизнью. Какой бы она ни была, отдавать её Обито был не готов.
Но чтобы оказаться там, в тайнике, так гениально расположенном — в скале Хокаге! прямо в сердце Конохи! в лабиринтах со старыми складами хлама, где никто не будет искать! — Зецу нужно было, во-первых, пробраться незамеченным сквозь общий защитный барьер деревни. Во-вторых, найти это место, несмотря на установленный Обито вокруг комнаты экранирующий барьер от сенсорных техник. В-третьих, проникнуть туда совершенно обычным путём, так как в скалах нет достаточного количества переплетённых корней растений, по которым перемещается Зецу. В-четвёртых — замаскированная гендзюцу дверь, в-пятых — Барьер Пяти Печатей, в-шестых — ловушки из взрывных печатей и отдельно — из гендзюцу. Обито никогда не задумывался, действует ли гендзюцу на Зецу. Он смутно припоминал, что как будто бы да, но не мог сказать точно, где и когда это наблюдал. Далее глыба, опечатанная особой техникой фуиндзюцу, которой владели лишь Джирайя, Минато и Обито. Все, кроме него, мертвы. Чёрт, ну как Зецу с этим-то разобрался?!
Так или иначе, нужно смириться с очевидным: его запасной риннеган теперь у Мадары.
Почему Мадара не поставил призыв на себя? Неужели он считает, что Обито настолько слаб, что на него достаточно кучки клонов отростков Статуи Гедо?
Вероятно, Мадара просто сам не в лучшей форме. «Он исчез вскоре после тебя. Вместе с Хаширамой-сама…» — вспомнились слова. Кто их ему сказал? Кажется, Какаши? Будь проклято это больничное безумие.
«Очевидно, Хаширама неплохо поработал над дедулей», — злорадно подумал Обито, выжигая огненными шарами уже которые по счёту древесные пики.
Привычка к частичной дематериализации действительно играла с ним злую шутку: Обито пропустил-таки ещё несколько сильных ударов, большую часть — по собственной неуклюжести. По крайней мере, сейчас все атаки Зецу были менее агрессивны и явно направлены на то, чтобы измотать его, но оставить его в живых. Ещё ни один из корней его не пронзил.
Обито выдыхался. Всё болело. Что за бесконечная чакра у этого Чёрного?!
Отпрыгнув назад от очередного щупальца, Обито вдруг во что-то врезался спиной и тут же почувствовал стремительно нарастающую слабость. Кажется, до него добрался Белый со своей техникой поглощения чакры. Проклятие, он совсем про него забыл. Последние несколько минут Чёрный, похоже, целенаправленно оттеснял его атаками в смертельные объятья своего весёлого протеже.
Лучше бы Обито чуть раньше не пожалел то же количество чакры, как только что бесполезно потерянное, на создание клона.
Острое осознание близости смерти заставило чудом собрать остатки сил и разорвать тиски.
Пытаясь отдышаться, Обито уже не был уверен, что ему нужно продолжать бой.
Однако очень бы не хотелось оставлять живого Зецу здесь, практически у себя дома, в виде ловушки для самого себя, отрезая себе возможность пользоваться камуи.
— Ты, наверное, теряешься в догадках, как я смог обнаружить его? — Похоже, Зецу тоже подустал, теперь его белая половина будет забалтывать Обито. Отлично, ему тоже на руку эта пауза. Странно, что он раньше не начал. Белого всегда было не заткнуть. Не дождавшись ответа, Зецу продолжил: — Всё очень просто, Обито. Я с самого начала знал, где ты прячешь риннеган.
Блефует. Это невозможно.
— Ты настолько самоуверен, что никогда не проверяешь, есть ли на тебе мои семена. А между тем мои маленькие друзья много чего видели. Как ты думаешь, как я тебя всегда так быстро находил?
Обито скрипнул зубами. Это было действительно так. Получается, он сам привёл Зецу к себе в тайник?
— Мне оставалось только запомнить порядок действий. Но, вынужден признать, что, к твоей чести, несмотря на то, что барьер с Деревни Листа был в то время снят, мне пришлось повозиться.
Барьер был снят? Видимо, во время войны все сильные сенсоры были вынуждены отправиться на фронт. Нелогично оставлять без охраны то, за что сражаешься в первую очередь. Особенно если противник владеет телепортационными техниками. С другой стороны - может, они просто полагались на то, что даже великий и ужасный «Учиха Мадара» не станет нападать в тыл — на женщин и детей? Обито бы не стал. Но не то чтобы из милосердия. Далеко, да и нужных ему хвостатых там не было.
Всё, пора. Стараясь не повторять своей предыдущей ошибки и следя всё это время периферийным зрением за перемещениями Чёрного, Обито воспользовался тем, что он на мгновение замер, резко повернулся и нацелился взглядом в его живот, молниеносно схватывая воронкой и выбрасывая из измерения Камуи.
Одним меньше. На Белого достаточно будет тайдзюцу.
Ханаби не знала, сколько прошло времени. Может, пять, может, десять часов. Успело стемнеть — внезапно. Как будто где-то наверху подрезали канаты — и тяжёлый занавес упал на город, отсекая от него небо.
Она уже сто раз пожалела, что не умеет запечатывать в свитки огонь. Можно было бы хотя бы нормально согреться. Барьер насмешливо переливался в паре метров, не выходя с одной стороны за границы комнаты и противоположным концом немного захватывая соседнюю, великодушно скрывая чакру Ханаби от посторонних глаз. Комнатами эти помещения можно было назвать с натяжкой. Скорее пещерами-артефактами. Интересно, что это за здание? Такая же башня, как вот эти вокруг? Для чего они? Вряд ли в них живут люди. Скорее это какие-нибудь военные сооружения. Во всяком случае, анализ бьякуганом так ничего и не прояснил. Возможно, на них стоит специальная защита.
Ханаби успела поймать краем глаза движение и повернуть голову туда, где пространство изогнулось и выплюнуло из себя прямо на пол Обито, создав глухой, громкий, отражённый эхом звук. Он с каким-то тошнотворным хрустом приземлился грудью на камни, никак не смягчив удар и едва успев чуть отвернуть лицо.
Которое, впрочем, и без того было разбито.
Похоже, произошло что-то страшное.
Ханаби бросилась к нему, не зная, что делать — пытаться поднять или, наоборот, лишний раз не трогать, пока не осмотрела. Обито надрывно дышал, кашлял кровью, ногтями царапал каменную плитку, будто пытаясь сжать её в кулак. Плащ был сильно потрёпан, но видимых ран не наблюдалось.
— Что случилось?! Обито, что с тобой? Бьякуган!
Взгляд Ханаби проник сквозь плащ.
— Чёртов Мадара, — в очередной раз кашлянув, хрипло выдавил из себя Обито, с трудом пытаясь подняться и сесть на колени и мешая этим Ханаби производить осмотр. Так оказалось, видимо, тяжелее, потому что вскоре он опустился на спину и остался лежать, пытаясь восстановить дыхание.
Прервав осмотр, Ханаби неожиданно для себя сделала самую бесполезную в этой ситуации вещь — наклонилась и прильнула к его губам.
Задыхаясь, он всё же ответил на поцелуй, толкая внутрь язык, почти кусая её. Ханаби слизывала с губ его кровь, размазывала её по щекам — своим, его. Она так боялась тогда, что он не вернётся, что не могла сейчас напиться им, не могла отпустить. Они не разрывали поцелуй, пока Обито вновь судорожно не закашлялся.
Это отрезвило Ханаби, и она вернулась к осмотру. Что это за странные сгустки…
Почувствовать, что из него выбираются белые Зецу, питаясь чакрой, которой, казалось, уже не осталось, Обито не успел. По ушам полоснул сдавленный крик Ханаби. Слишком сдавленный. Слишком — для простого удивления или страха. Внутри что-то оборвалось ещё раньше, чем шаринган на развороте выхватил из темноты её лицо — слишком, слишком, слишком похожее на то… Обито будто снова оказался внутри кошмара. Его взгляд в последнее мгновение застал то, как Зецу с усилием проворачивает на пол-оборота и вытаскивает кунай откуда-то из шеи Ханаби, выпуская на волю фонтанчик крови, бросает её безвольное тело на пол и наклоняется к Обито…
Время для него остановилось. Вот Ханаби смахивает тёплой рукой с его шеи капельку воды — одно ощущение, без картинки; вот звон её голоса — совсем рядом, сквозь мозг, сквозь душу; обеспокоенный взгляд, водопад волос по груди, её обезоруживающая забота, её стоны от рук Обито… А вот она - его выброшенное, выпотрошенное сердце, дёргается на полу, выдавливая из себя остатки крови, остатки его недолгого, незаслуженного счастья.
…Пещера встретила его гулкостью, сыростью и нехорошей тишиной. Редкий случайный шорох подошв его сандалий перекатывался по стенам крошечным, коротким эхом. Обито всегда было здесь не по себе. Наверное, оттого, что выхода в привычном понимании эта каменная кишка не имела. Он сам когда-то позаботился о том, чтобы дело обстояло именно так. Тот шиноби из Страны Земли под гендзюцу быстро срастил горные породы, навсегда отрезая путь наружу для всех, кроме Обито. Когда шея ниндзя хрустнула под его руками от резкого движения вокруг своей оси, Обито даже не поморщился. Выбора всё равно не было, а так быстрее.
Снаружи всё выглядело так, будто девственнее места не существует. Однако глубоко внутри хранилась святая святых — пристанище последних живых останков клана Учиха. Обито мысленно называл их запчастями, чтобы навсегда отсечь связь между лупящимися на него из банок шариками и бывшими родственниками.
В идеале нужно было сделать внутри скалы небольшой карман, куда, помимо упомянутой коллекции, могла бы уместиться койка, медицинские инструменты и немного места для двух человек. Это больше бы соответствовало требованиям безопасности. Однако Обито нужно было пространство для манёвра. Поэтому пришлось сделать помещение вытянутым, изогнутым и не совсем однородным, чтобы проще было сориентироваться самому через камуи. Не хотелось случайно оказаться внутри скалы, например. Он не был уверен, возможно ли это, но поскольку неточности в перемещениях случались иногда даже в пределах нескольких метров, то лучше было не рисковать. Рисуя на стенах кунаем где только можно крупные символы для лучшей мысленной идентификации пространства, Обито чувствовал себя несколько по-идиотски. Долго решался вопрос, стоит ли рассредоточить шаринганы по всей пещере или оставить в куче. Поскольку они хранили в себе определённое количество чакры, эта совокупность для сенсоров могла предстать интенсивным точечным излучением, индикатором опасности. С другой стороны, распредели он их в пространстве - поле из чакры приобрело бы излишнюю протяжённость. В конце концов плюнув на всё, Обито пошёл из соображений удобства и расположил их в одном месте.
Как раз в противоположном конце от того, куда он сейчас переместился. Оказавшись сразу после телепортации всего лишь в двадцати сантиметрах от стены, Обито нервно на неё покосился.
Недавняя длительная лечебная передышка глазу требовалась как раз для того, чтобы гарантировать себе возможность выбраться потом отсюда. Пару раз Обито представлял, как что-нибудь идёт не по плану и он остаётся здесь. Конечно, с собой всегда имелось несколько взрывных печатей, но… Какими-то плохими были ассоциации со взрывами в пещерах.
Темнота расступалась, пропуская сквозь себя взгляд шарингана. Обито продвигался медленно, все чувства были максимально обострены. Конечно, обнаружить это место извне вряд ли просто, но слишком многим он сейчас был нужен. Следовало беречь свою шкуру да вот хотя бы даже ради Ханаби.
На первый взгляд всё чисто.
Запчастей оставалось предостаточно, несколько полок. По многим причинам Обито не злоупотреблял их использованием**. Вернее, с удовольствием бы злоупотреблял, если бы мог.
Прежде чем совершать операцию, следовало установить вокруг барьер. Теперь самое неприятное — анестезия. Это жуткое чувство, когда игла, кажется, вот-вот войдёт в мозг…
Обито наложил повязку, брезгливо отшвырнул перчатки. Оставалось подождать около получаса, чтобы убедиться, что трансплантат прижился и адаптировался.
Отрывистый шорох в другом конце коридора.
Шаринган. Боевая стойка.
Пульсом в висках застучали секунды.
Нет, всё спокойно.
Показалось.
Однако не пойти проверить было нельзя.
Примечания к части:
*Стихия огня: Ураган Танцующего Пламени
**См. фрагмент XVI.
Фрагмент XXIII
Видение в конце коридора испарилось быстрее, чем его даже успел ухватить шаринган. На долю секунды Обито показалось, что он видел клочок завихрения камуи.
Это невозможно.
Хотя… почему Какаши или кто-то ещё не мог вживить себе его второй глаз? Он ведь всё ещё в распоряжении Конохи.
Другой вопрос: как его здесь нашли?
И, убедившись, что Обито здесь, не захватит ли разведчик с собой сейчас подкрепление?
Вспомнив, что у обладателя его второго шарингана наверняка будет и неуязвимость, Обито поспешно дематериализовался, рискуя, однако, столкнуться со своим преследователем в измерении Камуи. Но это в любом случае лучше, чем попасться здесь, в этом чёртовом каменном гробу.
В карманном измерении никого не оказалось. Задерживаться здесь Обито так или иначе не собирался, как и менять свои изначальные планы, а потому сразу же переместился в следующий намеченный пункт.
В этих окрестностях ему уже много лет не были рады. Лес возле Конохи встретил его неприветливо, но всё же нехотя согласился скрыть непрошеного гостя густой листвой. Таково уж было его предназначение.
Печати U, I, Hitsuji*.
Свет в правом глазу померк навсегда, давая Обито шанс исправить хоть что-нибудь, хоть в этот раз…
…Лицо Ханаби приближается к нему. Вместо поцелуя:
— Назад! Живо!!! — Она отшатнулась; взгляд на себя: — Камуи!
Откуда взялись силы, Обито не знал. Чтобы сорвать с себя чёртовы куски проросшего растения-паразита, ушла почти минута. Ещё минута — чтобы поджарить их наверняка. Когда это он позволил навтыкать в себя семян и превратить в цветочный горшок?!
В голове мелькнула картина смерти Ханаби. Обито завыл, громко, выпуская всё накопившееся напряжение и срывая голос, пользуясь тем, что здесь никто не слышит. Он снова допустил это. Снова. Снова. Снова. Он не шиноби. Он чёртов мусор. Дорогие ему люди обречены умирать.
Несколько минут назад его сердце словно вывернули из груди штопором, а потом как попало затолкали обратно разодранные куски, и теперь это всё болело, силясь хоть как-то срастись.
Как он сейчас будет смотреть ей в глаза?
Помнит ли она, как только что умирала?
Он поправил повязку поверх выменянного на её жизнь шарингана, и камуи вернуло его в Деревню Дождя, снова грубо швырнув за шкирку прямо на каменный пол, измученного и окончательно обессиленного.
Он лежал перед ней едва не без сознания.
Ханаби осторожно протянула руку и положила ладонь на его левую щёку. Она ожидала, что Обито чуть отведёт голову назад: он всегда так делал инстинктивно, будто любое прикосновение к шрамам обжигало. Однако Ханаби знала, что дело в смущении, он просто не хочет, чтобы их касались. Но это не меняет… ничего не меняет. Её так сильно тянет к нему, особенно к уязвимым местам…
Кажется, он не почувствовал — не отстранился. Он был крайне бледен, совершенно вымотан, под глазами пролегли синие тени. Ханаби освободила его торс от плотной ткани плаща и обнаружила множество синяков и кровоподтёков на правой — его собственной — половине. Бьякуганом стало видно многочисленные переломы нескольких рёбер. Они очень медленно, почти незаметно даже с додзюцу, по миллиметру срастались. «Наверное, это больно», — с щемящим чувством внутри подумала Ханаби и решила лишний раз не прикасаться. Всего лишь прижалась губами к его виску и вздрогнула, когда Обито вдруг взял её за руку. Он так и лежал, не открывая глаз и сжимая её пальцы, терпя боль и ожидая окончания регенерации. Ей хотелось что-нибудь спросить, но она почему-то чувствовала, что про бой он не расскажет.
Обито едва шевелился. Как же она хотела к нему прижаться! Это чувство всё больше ей овладевало — и вот ей было почти уже наплевать на то, причинит ли она ему боль. Но что-то всё ещё заставляло сдерживаться. Чтобы дать хоть какой-то выход эмоциям, Ханаби заговорила:
— Не уходи больше, пожалуйста. Ты не представляешь, что я пережила, не зная, где ты и что с тобой. Жив ли ты вообще.
— Ханаби, — выдохнул Обито, морщась.
— Что?
— Ты должна вернуться в деревню. — Казалось, каждое слово давалось ему с дьявольским трудом.
Но слышать это было и подавно невыносимо.
— С какой стати ты возомнил себя в праве решать за меня? Это моё дело, где мне оставаться!
— Нет. — Голос звякнул сталью. Обито смотрел на неё именно взглядом человека, который привык всё решать один. И сейчас решение уже определённо было принято. — Ты же понимаешь, что я мог просто переместить тебя, ничего не поясняя?
Она снова поднесла руку к его лицу, и он привычно дёрнулся, как от горячего. Внутри кольнуло, хоть реакция и была ожидаема.
— В интересах миссии, о которой я тебе говорил, ты должна молчать о том, что хоть что-то о ней знаешь. Кто бы тебя ни спросил. Подчёркиваю: кто бы ни спросил.
— Мне не нужны твои дурацкие инструкции. Я никуда не пойду.
В конце концов она будущая глава клана Хьюга! Она сама способна о себе позаботиться.
Он ведь не посмеет переместить её сейчас, без её согласия? Более того. Ему ведь нужно будет последовать за ней, чтобы выбросить её из того пространства, если она правильно понимает принцип его техники. А сейчас он, мягко говоря, не в форме.
Обито молчал. Долго. Казалось, даже воздух вокруг потрескивает электричеством от того, как он злится.
— Ханаби, зачем тебе всё это нужно?!
Да что он несёт, почему? Ханаби хотелось его заткнуть — кулаком ли, поцелуем…
— Видишь, ты уже хочешь меня ударить, — усмехнулся он. Как-то горько усмехнулся.
Шаринган неактивен. Обито не видит микросокращений её мышц, он её просто дразнит.
Но почему у неё создаётся ощущение, что ему не просто физически больно говорить эти слова, а… больно во всех смыслах? Что за странный приступ мазохизма?
— Я люблю тебя. — Она прошептала эти слова быстро, чтобы он не успел ещё что-то сказать. И сама их испугалась.
Ухмылка на его лице раскололась и рассыпалась на кусочки.
Шаринган.
Мангёкё.
Нет!
Ханаби метнулась в сторону из-под его взгляда.
— Я клянусь, я всем расскажу, где ты, если ты отправишь меня в деревню! Я запомнила это место, я опишу его! Я скажу, что ты умираешь, и соберу команду для спасения! Не прогоняй меня, — сбито закончила Ханаби упавшим внезапно голосом.
Свирепый взгляд на неё. Глаз снова чёрный. Вероятно, сил ещё мало.
— Да как ты не понимаешь, — прошипел он сквозь зубы, — со мной опасно! Я сам не знаю, в какой момент могу умереть! Я не смогу защитить тебя! Я уже не смог! Ты не представляешь, каково видеть, когда на твоих глазах умирает кто-то дорогой тебе! Я бы отдал и второй глаз, чтобы этого не произошло! Но что если третьего у меня в нужный момент не окажется!
Она… дорога ему. Он сказал, что она дорога ему.
Внезапно Ханаби осенило.
— Мне нельзя в Коноху! Меня будут допрашивать. Я ведь была похищена. Моему отцу нужно будет знать о похитителе всё. А что я расскажу? Неудачной ложью я могу подставить под угрозу твою миссию. Не думаю, что я так искусно смогу провести бьякуган отца.
— Скажешь, что была без сознания и ничего не помнишь, — немедленно огрызнулся он, — чтоб врать поменьше. Уж на пытки-то тебя папаша не отдаст.
Однако в его взгляде уже поселилось сомнение. Интересно, почему в последнее время он закрывает правую глазницу повязкой? Из соображений эстетики?
— И… лучше поставить под угрозу миссию. Чем тебя.
Ханаби испытывала странную смесь ощущений. С одной стороны, она жалела о неуместной откровенности, вырвавшейся у неё против воли, она теперь чувствовала себя слишком открытой и уязвимой перед таким разозлённым Обито, особенно учитывая его странную агрессивную реакцию на её слова. С другой — разве не получила она в ответ аналогичную откровенность? Он признался, что она дорога ему. Что-то он говорил ещё про глаза, про смерть… Обито не был похож на человека, который будет в такую минуту сыпать поэтичными метафорами. Скорее всего, он имел в виду нечто конкретное. Похолодев, она непроизвольно схватилась рукой за горло. На долю секунды ей показалось, что она видит прямо перед собой нечеловечески белое лицо с жёлтыми глазами… Ханаби закашлялась.
Последняя его фраза и вовсе выбила её из колеи. Она не знала, что ей делать. Броситься ему на шею или замереть, не дыша, стараясь не спугнуть внезапное потепление.
Больше он с ней не говорил. То ли передумал, то ли ждал, когда восстановится чакра, давая ему возможность воплотить его намерение. Ханаби села на край балкончика, свесив ноги вниз, под дождь, и не забывая бьякуганом сквозь затылок наблюдать за Обито. Перед этим она подложила ему под голову подушку и подтянула поближе постель, чтобы ему было проще при необходимости забраться.
Что за странная ситуация. Что вообще происходит в последние дни, как так вышло, что она оказалась здесь? Ещё совсем недавно она в той или иной степени постигала медицинское искусство, болтала с Хинатой, сердилась на чёрствого Наруто, боялась гнева отца… А сейчас она почти нукенин, беглый преступник, дезертировавший из родной деревни в такой сложный период. Пусть официально она и считается похищенной. Она их бросила. Только сейчас Ханаби ощутила, как сильно скучает по сестре. Они ведь её ищут, впервые осознала она, и ужас пробрал её до костей. Имеет ли она право находиться здесь? С человеком, которого знает… три дня? Месяц? Сколько она вообще о нём знает?
Ещё один чудом выживший Учиха. Почему в деревне тогда говорили только о Саске-кун и отступнике Итачи? Между тем об Обито могли не распространяться, если, например, он всё это время был членом АНБУ и его личность засекречена. И тогда это объясняет его… одиночество. У АНБУ не должно быть близких. Однако у него всё же были. Была. Разрешены ли у них такие отношения между собой?
Не оборачиваясь, Ханаби схватилась за кунай. Обито приближался сзади. Безоружен. И не используя додзюцу. Но что ему стоит просто толкнуть её вниз, раз уж он решил от неё избавиться?
О чём она думает? Он только что устроил скандал из-за того, что не хочет её смерти.
Лишь только он коснулся её, Ханаби резко развернулась — сработали рефлексы ниндзя. Кунай замер в сантиметре от виска Обито, блокированный его предплечьем.
— Эй, полегче. Я просто хочу поговорить.
Сквозь кажущуюся невозмутимость едва заметно проступала грустная улыбка.
Она только что чуть не убила его.
Ханаби поняла, что из глаз бегут слёзы, только когда почувствовала на губах солёную влагу. Через мгновение она этими губами вжалась в губы Обито — то ли чтобы показать, как ей больно от его слов, то ли чтобы он не видел её плачущей. Её трясло, она захлёбывалась в смеси из его губ и своих слёз. Его руки осторожно легли ей на спину. Обито не пытался её успокоить. Он просто был рядом — и это всё, что было нужно сейчас Ханаби. Его тепло, его сила и его спокойствие. Обито разорвал поцелуй, прижал её к себе и положил свой подбородок ей на макушку.
— Я не прогоняю тебя, — произнёс он после долгого молчания за её спиной куда-то в дождь. — Ты вообще сейчас всё, что у меня есть. Я перемещу тебя в деревню, как только ты об этом попросишь. Но без твоего согласия — нет. Не знаю, зачем ты сейчас здесь, со мной. И всё же я рад этому.
Примечание к части:
*Печати изанаги: кролик, свинья, овца.
К сожалению, в примечания к предыдущему фрагменту эти теоретические моменты не влезли. Те читатели, кто не любит ковыряться в техниках, смело пропускайте данный фрагмент и переходите к следующему=)
Внесюжетные размышления автора:
Применительно к изанаги я в данном случае (!) принимаю за канон скорее аниме, чем одну лишь мангу. Хотя аниме не слишком последовательно раскрывает данную технику. В частности, по манге изанаги не призвана воскрешать других, и об этом говорится в главе про Данзо (которая почти точно повторяется и в аниме). Это гендзюцу «на себя». Однако в серии с хрониками прошлых войн Учиха одним глазом оказывается возможным воскресить несколько человек. Да и Кишимото в манге довольно непоследователен. Так, по-прежнему актуален вопрос: требуется ли для использования изанаги обладание ДНК Сенджу? Обито во время битвы с Конан (спустя более тридцать глав после первого упоминания этой техники во время боя Данзо) говорит, что да. Но по словам Итачи (спустя более ста глав после Данзо) выходит, что не требуется, так как изанаги когда-то превратилось в просто массовое бедствие клана Учиха, а обладание там всех и каждого (да и вообще кого-нибудь) клетками Сенджу, мягко говоря, сомнительно. Особенно учитывая их (клеток) малую адаптивность при трансплантации, а также бесконечную вражду между этими кланами (что исключает скрещивание). Выходит, Кишимото за сто глав слегка
Суть изанаги вообще довольно спорна. Например, остаётся не до конца понятным момент, сколько времени эта техника может быть активна у Учиха. Представляется, что у Данзо, как не принадлежащего к клану Учиха, длительность работы одного глаза в режиме изанаги ограничивается необходимостью расходовать огромное количество чакры на применение шарингана вообще и такой высококлассной техники - в частности. И то, он ещё и увеличил её длительность за счёт наличия в его теле клеток Сенджу. То есть минута на глаз — это не про Учиха. Судя по всему, у них после активации техники она длится до тех пор, пока владелец шарингана не растратил всю свою чакру. Поясню. Для того, чтобы эта техника работала, её надо предварительно активировать, как бы «сохраниться» в какой-то момент, чтобы потом, в случае обширных повреждений, по своему желанию вернуться в то, «сохранённое», состояние. После этого глаз слепнет и техника завершается, даже если чакра ещё осталась.
Однако это ещё не все загадки изанаги. Например, касается ли это только физических повреждений? Судя по всему, да. Даже несмотря на абстрактные фразы Итачи про «отмену событий» и «сохранение выгодного результата», использование этой техники, пожалуй, исключительно боевое, а значит, речь о выживании. Всё же нового она ничего не создаёт. Она всего лишь отправляет уже созданное (то есть произошедшие события) в небытие. И это, кстати, ещё раз доказывает, что здесь задействовала лишь энергия Учиха — Инь — и не задействована Янь Сенджу. И что техника сотворения, используемая Рикудо, имеет общее с изанаги, однако это всё же не одно и то же. Изанаги — это лишь часть этой техники. Рискну предположить, что под «совершенным изанаги» Обито имел в виду как раз её — технику Рикудо. Ну, это хвастун Обито) С годами он не растерял любви к высокопарным заявлениям) Эволюция от "я стану Хокаге" к "я стану Рикудо-сеннином" =D.
Будем считать, что его изанаги пусть и не даёт ему возможность творить подобно Мастеру Шести Путей, но по крайней мере обеспечивает «автоматическую сохранку» окружающего шаринганом (который, как известно, видит и сквозь повязку) каждые несколько секунд — без специальной предварительной активации. Таким образом, Обито смог «отменить события», касающиеся целостности Ханаби, а также потери им чакры за счёт семян Зецу, благодаря тому, что с тех пор прошло всего лишь несколько мгновений (это чтобы не было слишком имбово=)). Таким образом, складывать печати заранее ему не было нужно. Только в момент непосредственного применения техники.
Фрагмент XXIV
Он сверху.
Она чувствует, каким твёрдым становится его живот каждый раз, перед тем как его бедра бьются о её; это сводит с ума. Как перекатываются мышцы его плеч во время ритмичных движений тела. Ханаби ни капельки не тяжело, а значит, весь его вес ложится на его руки. Даже в переходящем в полную темноту сумраке видно, что одна из них светлее. Иногда он останавливается, вжимается в неё, опускаясь на локти, и становится совершенно неподвижен. Затем он принимается губами исследовать её лицо, сантиметр за сантиметром, будто считая эти сведения более надёжными, чем добытые с помощью шарингана. Она знает, что в эти моменты ему нужна передышка, потому что удовольствие вот-вот может накрыть его с головой, а он хочет подождать её. Ханаби не замечает, как начинает непроизвольно извиваться под ним, тереться о жёсткую кость внизу живота, требуя продолжения движения. Обито улыбается, позволяя тереться и в это время целуя её сосок, и вдруг прерывисто вздыхает, когда Ханаби сама вжимается в постель, а потом ведёт бедрами вверх, заставляя его член выйти и войти ещё раз. Он сдерживается из последних сил и просит: «Ханаби, подожди», — крепче сжимая её плечи, напрягаясь всем своим сильным телом. Она целует его лицо. Сейчас он не может отстраниться, хотя всё ещё рефлекторно слегка отворачивает располосованную шрамами щёку, будто извиняясь за собственное несовершенство. Ханаби хватает его за затылок и прижимает к себе той щекой. Всё ещё держа его голову, она проводит языком каждый шрамик, Обито дышит тише, боится шелохнуться и выглядит совершенно беззащитным. Самый любимый её шрамик — пересекающий губу. Во время каждого их поцелуя она всегда невольно сбивается на то, что начинает ласкать его, заставляя этим Обито немножко напрягаться. Их поцелуи почти так же редки, как секс, поэтому ему не удаётся привыкнуть к тому, что Ханаби принимает его таким, что она не видит в нём ничего отталкивающего. Он нервничает. Но Ханаби не теряет надежды заласкать его до смерти, чтобы он научился совершенно забывать об этом.
Обито потихоньку начинает двигаться, Ханаби обхватывает его обеими ногами, углубляя проникновение. Сейчас ей уже почти не больно, хотя поначалу казалось, что Обито внутри настолько много, что её вот-вот разорвёт на кусочки. Иногда он забывается и позволяет себе пару-тройку резких, грубых толчков. Ханаби вскрикивает, когда он входит в неё полностью — обычно до конца он не помещается. Обито немного приходит в себя, замедляется, безмолвно просит прощения, жарко ловя её губами и сбито дыша. Боль внутри утихает, и она снова подаётся ему навстречу, позволяя продолжить. Теперь он особенно нежен и осторожен, но его хватает ненадолго. Слишком сильны ощущения, слишком он нетерпелив. Скорость нарастает, и Ханаби находит удовольствие в этом темпе, и мысленно умоляет не останавливаться, и в какой-то момент замечает, что уже шепчет это вслух. Она кусает его куда-то между плечом и шеей, он рычит, его мокрые волосы щекочут ей лоб. Она слизывает с его кожи капельки пота, периодически не в силах сдерживать стоны от того, как же приятно он трётся животом там, где нужно. Волна наслаждения подступает, подступает — и окатывает Ханаби с головы до ног, заставляя сгибаться пополам, оставлять рядом с его ключицей отметины зубов, вжимаясь в него всем своим существом. Она обвивает его руками так крепко, что когда из-за её тугих нежных спазмов внутри Обито не выдерживает и срывается тоже, он успевает выйти только в самый последний момент и, плотно прижатый к ней, заливает горячим её живот. Из его груди вырывается низкий стон, такой сладкий, что Ханаби хочется поймать его ртом, впитать его, по позвоночнику пробегают мурашки до самой шеи и — боже, пусть он стонет ещё и ещё. Её пальцы впиваются в его спину, она чувствует его дрожь. Обито зарывается лицом в её шею и волосы и лежит так долго, пока Ханаби наконец не начинает задыхаться под его тяжестью.
Ей недостаточно. Она просит его приподняться, выскальзывает и вытирает живот простынёй, хитро и хищно поглядывая на Обито, который так и плюхается вниз, не в силах пока сделать ни одного лишнего движения. Она подбирается к нему, ложится на спину грудью и аккуратно кусает в шею, сразу под волосами. Он мурлычет и едва заметно выгибается ей навстречу. Она трогает языком краешек уха, ему щекотно, он зарывается лицом в подушку, чтобы спрятаться. Ханаби пробегает подушечками пальцев по бокам — он вздрагивает, напрягается. То, как он боится щекотки, будоражит её и заставляет возбуждение пульсировать внизу живота сильнее. Она ещё немного мучает его этим, гладя рёбра и наблюдая, как мышцы перекатываются под кожей лопаток. Обито вцепляется руками в матрац, но не пытается скинуть с себя Ханаби. Так взрослый пёс разрешает играть с собой щенкам, даже если они делают больно.
Он снова берёт её уже сидя, прижимая спиной к холодной стене. Она физически ещё не совсем отошла от предыдущего, между ног слишком чувствительно, и рука Обито оказывается бесцеремонно оттуда вытолкнутой. Он сажает её на себя — её колени по обе стороны от него — и у самого входа гладит мокрой головкой. Это почти невыносимо, но это нежнее, чем пальцы, и вскоре Ханаби привыкает, и чувство жгучей пустоты внутри растёт. Эта пустота уже готова принять в себя Обито, но он не торопится, дразнит. Ханаби внезапно ощущает себя такой маленькой рядом с ним. Он её держит одной рукой, не давая холоду камней добираться до её спины, а она вся помещается у него на коленях. Она смотрит вниз на него, истекающего смазкой, и внезапно чувствует, как он целует её в макушку. Заботливо, с оттенком покровительственности. Она опускает руку, касается кончиками пальцев дорожки волос от пупка и ниже. Обито шумно выдыхает прямо возле уха, едва не оглушая её. Несмело касаясь в самом низу нежной, сморщенной кожи, Ханаби вырывает у него хриплый стон. Обито дрожит, его движения становятся смазанными, он разжимает руку, отпускает себя, подхватывает Ханаби под попу и начинает медленно, осторожно насаживать. Она висит в воздухе, его рука подрагивает от напряжения. Обито откидывает голову назад, она утыкается ему в грудь, находит затвердевшие кружки и берёт один в рот, сжимая второй пальцами. Что-то странное происходит с Обито, кажется, у него сбиваются все ограничители, и он резко опускает Ханаби на себя, безбожно дрожа и хватая ртом воздух. Боль молнией пронзает Ханаби снизу вверх, она от неожиданности сильно сжимает зубы. Обито рычит и прижимает её голову к себе, словно эта боль от её укуса ему нравится, словно он за свою несдержанность её заслужил. Он хватает Ханаби под мышки и чуть-чуть приподнимает, с запозданием давая время к себе привыкнуть. Ханаби так больно, что она едва сдерживает слёзы. Обито замечает, что что-то не так, выходит из неё, бережно опрокидывает её спиной на постель и долго и жадно целует живот. Его влажное горячее дыхание лечит, возвращает одновременно спокойствие и возбуждение. Вдруг Обито ныряет ниже и одним прикосновением языка вышибает весь воздух из лёгких Ханаби. Он никогда так не делал, никогда её там не целовал. Ханаби в приступе внезапного смущения хочется сдвинуть ноги, чтобы он так близко не смотрел на неё, но Обито их держит. Он продолжает изучать языком чувствительную поверхность, мягко прогоняя напряжение и страх Ханаби. И вот она уже не замечает, когда успела в сладкой истоме вцепиться в его волосы; пальцы второй руки непроизвольно мнут подушку… Ханаби не знает, сколько это длится, но к концу у неё уже всё плывёт перед глазами, она что-то бессвязно шепчет, прерывая сама себя стонами и, кажется, кусая свою же руку. Когда это заканчивается, Обито еле ворочает языком, но выглядит таким довольным, словно это был его собственный оргазм.
Ему хватает двух рывков рукой, чтобы освободиться тоже, и вот она уже лежит у него на плече, чувствуя, как его дыхание выравнивается, и едва удерживаясь, чтобы не прижаться губами к любимому шрамику. Ханаби очень интересно, о чём он думает после секса. Она настойчиво прогоняет иголкой впивающуюся мысль о той, другой, чьё имя он бормотал в бреду в госпитале. Её больше нет. Значит, волноваться не о чем.
Ханаби кладёт руку ему сверху на сердце. Он её почти сразу накрывает своей. Такой трогательный жест. Разве может быть такое, что он в этот момент думает о ком-то другом?
Фанфик добавлен 17.10.2015 |
1310
Авторизируйтесь, чтобы добавить комментарий!